Страж неприступных гор - Феликс В. Крес

— Я уже все сказал. Мне тебя не убедить. Может, я ошибаюсь, заблуждаюсь… а может…

— Повторяй старые аргументы, придумывай новые! — настаивала она, закрыв глаза и приложив ладонь к разгоряченному лбу. — Говори все время… иначе я скоро перестану тебя понимать. Говори со мной! Где справедливость? На чьей стороне истина? Я должна знать, должна быть уверена… обрести покой, равновесие. Хочешь, чтобы я превратилась в вещь? Говори: я правильно поступила? Могла я поступить иначе?

Готах молчал. На эти вопросы он уже отвечал, по крайней мере пытался.

— Только подумай, — громким шепотом лихорадочно продолжала Кеса. — Движимые благородными намерениями люди отправляются на борьбу за великое дело… Четверо посланников пытаются отодвинуть от всего мира угрозу гибели. Ценой должна стать жизнь одной пиратки, преступницы и убийцы. Выбор очевиден. Но несколько месяцев спустя все становится уже не столь очевидно. Действия этих четырех посланников лишь приближают катастрофу, вместо того чтобы ее отдалить. Это я поколебала Шернь, Полосы которой теперь сгибаются под натиском Лент Алера, и неизвестно, чем все закончится. Это благодаря тебе Риолата встретилась с Деларой. Рухнет ли теперь Ферен? Благие намерения и, как всегда… плачевные результаты. У благородных спасителей мира растут долги перед негодяями. Ты жив лишь потому, что у пирата, опекуна девушки, которую ты хотел убить и которая защищалась, нашлась в душе жалость к чужой женщине, твоей жене. Никто и никогда не сделал для нас большего. Однако у тебя такой же жалости по отношению к нему не нашлось. Мы все еще охотимся на его дочь; по Просторам ходит корабль, капитан которого за горсть золота обещал нам привезти ее голову. Мало того, эта девушка, несмотря на всю свою жестокость… ни в чем, собственно, не виновата. Обиженный ребенок, с которым сделали нечто не по-человечески подлое. В буквальном смысле не по-человечески… ибо мы говорим о предмете или в лучшем случае явлении. У нее отобрали жизнь и тут же вернули, но вместе с несмываемым пятном, с отвратительным проклятием. Она… сражалась и до сих пор сражается с чем-то, с чем, возможно, не смогли бы справиться мы, преследующие ее благородные посланники, и наверняка не справилась бы посланница, слабая себялюбивая женщина, готовая пожертвовать всем… великими и возвышенными целями… идеалами… Все ради небольшого личного дела — спасения единственного близкого ей человека. Эта посланница могла бы убивать… мучить… Избавительница Шерера… Хорошо ли это? Справедливо? Такой мир мы хотим спасти и сохранить? Да пусть он провалится.

— И все же, Кеса, так оно и есть, — грустно сказал он, искренне разделяя некие сомнения жены, — вот только от спокойствия его совести мало что зависело.

— Что? Что «так и есть»? — раздраженно и почти сердито спросила она. — Что значит — «так и есть»?

— Не существует идеальных миров, а даже если и существуют, об их существовании мы ничего не знаем. Практически невозможно даже создать модель такого мира, математическую или философскую… неважно какую. Тут мы касаемся проблем, с которыми я хотел распрощаться раз и навсегда, ибо это даже не упражнение для разума, скорее заморачивание головы. Лучше ли небытие, чем существование? Можно ли произвести на свет ребенка, который, не существуя, ни о чем пока не жалеет и ничего не желает, однако вскоре может обо всем пожатеть и всего пожелать? Если бы самое худшее существование действительно было лучше небытия, никто не погибал бы от собственной руки. Несмотря на то, что нас ограждает от самоубийства страх, инстинкт самосохранения, порой у нас хватает отчаяния, чтобы сломать все барьеры. Не будь этого страха и инстинкта, сразу же стало бы ясно, сколь «прекрасным» даром является сознательная жизнь. Но мне… мне плевать на все эти проблемы, Кеса, ибо они касаются исключительно выдуманных миров, выдуманного бытия, выдуманных существ… Все это лишь пустословье и болтовня, касающаяся неведомо чего, а мы ведь существуем реально, здесь и сейчас.

— Да, благодаря мертвой, но зато всемогущей сущности, которая сотворила наш мир точно так же, как падающий с обрыва камень творит яму в земле. Обычный закон природы, который можно описать с помощью формул и чисел… Ненавижу подобное. Я не камень, не Шернь и не могу ни существовать, ни поступать как они — бессмысленно и равнодушно. Так, как если бы я падала с обрыва, чтобы выбить в земле яму или отскочить от нее, если она окажется твердой и скалистой.

— Но никто этого от тебя не требует. Бессмысленно? Но ведь… Послушай меня, Кеса, — медленно и убедительно проговорил Готах, ибо ему вдруг пришло в голову, что он позволил жене сбить себя с пути, пошел за ней словно теленок на веревке и никогда не скажет ничего умного, поскольку следует за ходом мыслей полубесчувственной, дрожащей в лихорадке женщины. — Послушай меня внимательно. Так вот, дело в том, что ты желаешь невозможного. Хочешь ответа? Можешь умереть, но его не получишь. Никто не разрешит всех твоих сомнений. Ни твоих, ни каких-либо других на ту же тему. Нам довелось жить в мире, полном противоречий, и единственное, что может сделать по-настоящему разумное существо, — примириться с этим. Решать же, что хорошо, а что плохо, что справедливо, а что несправедливо, следует оставить глупцам — несчастным, которые вынуждены упорядочивать мир, поскольку в обычном, неупорядоченном, им не по себе, и негодяям, ищущим оправдания для своих поступков. У Шерни есть законы, которым она подчиняется, у тебя есть разум, которым ты пользуешься, и порывы души, которым ты следуешь. Ведь мы знаем, что и то, и другое, мысли и чувства — как раз отражение законов, которым подчиняются Полосы Шерни.

— Да, законы всего.

— Законы всего. Подумай о том, что это значит. Руководствуясь разумом и сердцем и идя при этом на разные компромиссы, мы сделали то, что сделали. Мы остались верны своим убеждениям, верны себе. Мы ничему не изменили, не нарушили никаких законов. Мы нарушили бы их, если бы добровольно поступали вопреки чувствам и разуму.

— Ты только что оправдал, дорогой мой, любого, кто ворвется в наш дом, чтобы украсть драгоценности, изнасиловать и убить твою жену, — горько заметила она. — Если разум ему подсказывает, что он ничего от этого не потеряет, а прекрасной Кесы ему хотелось уже давно…

— Да, — прервал ее Готах.

— Что «да»?

— Оправдываю.

И Кеса поняла, что пытается объяснить ее муж.

Она долго молчала.

— Пожалуй… ты прав, — почти неслышно проговорила она, хмуря красивые брови и вглядываясь куда-то в глубь темной комнаты.

— А ты постарайся оправдать меня, — неизвестно зачем добавил Готах, — когда, увидев вломившегося и следуя голосу сердца и разума, я разобью ему голову канделябром. Ты согласна с тем, чтобы не рассматривать подобное событие в категориях добра и зла, справедливости или ее отсутствия, а лишь видеть в нем подтверждение естественно-математического закона, одного из законов равновесия?

Неожиданно она расплакалась, улыбаясь при этом сквозь слезы — впервые за долгое время.

— Ты умный, и я очень тебя люблю, — сказала она, размазывая слезу на щеке.

— Естественно и математически, — с добродушным сарказмом заметил он, касаясь губами другой слезы и едва сдерживая стон от нечеловеческой боли в ребрах. — Ни справедливо, ни несправедливо.