Побоище князя Игоря - Виктор Поротников

Глеб Тирпеевич жил не в юрте из войлока, а в просторном каменном доме на берегу мелководного Хазарского моря. Многие половцы в его становище жили в хижинах из жердей, крытых камышом, либо в глинобитных домиках.

И войско своё Глеб Тирпеевич организовал на христианский лад. У него даже на знамёнах помимо рогообразного двузубца, эмблемы половецких племён, красовался ещё и православный крест.

— Стрела из обычного лука может пробить щит или кольчугу со ста шагов. Стрела из катапульты пробивает насквозь воина в панцире и с пятисот шагов, и с семисот, — рассказывал Глеб Тирпеевич Кончаку о преимуществах боевых машин. — Небольшой камень из баллисты может убить коня иль человека с шестисот шагов. Большой камень, ежели попадёт в гущу вражеских воинов, может убить нескольких человек. Камнями легко разрушать стены городов. Баллистами можно забрасывать в осаждаемый город горшки с зажигательной смесью, вызывая пожары.

Глеб Тирпеевич как-то признался Кончаку, что у него есть человек, когда-то служивший в византийском флоте и знающий секрет изготовления негасимого греческого огня.

— Его зовут Фархат, — молвил Глеб Тирпеевич. — Он перс.

— Я хочу поговорить с ним, — сказал Кончак.

— Ничего не получится, — усмехнулся Глеб Тирпеевич, — у Фархата нет языка. Все умельцы в войске византийцев, изготовляющие эту страшную смесь, безъязыкие. Благодаря негасимому огню византийцы господствуют на море и могут взять любой город.

У Кончака зародилась дерзкая мысль — пойти вой ной на Русь и спалить греческим огнём Киев. Вся Русь содрогнётся от такого возмездия!

Глеб Тирпеевич согласился участвовать в походе на Киев, поскольку понимал не хуже Кончака, что, разбив половцев в ближней степи, русские князья постараются добраться и до дальних кочевий, как уже бывало не раз. Вдохновителем этого является как раз киевский князь.

Примеру Глеба Тирпеевича последовали ещё пять лукоморских ханов, трое из которых недавно выкупились из русского плена и горели желанием отомстить.

Половецкое войско уже приближалось к русским рубежам, когда Кончак отправил в Чернигов послов с единственным намерением ввести в заблуждение Ярослава Всеволодовича и его брата тем, что он будто бы идёт к ним для заключения мира. С посланцем черниговского князя Кончак намеренно не встретился.

С Ольстином вели переговоры другие ханы, которые сказали боярину, что орда Кончака на подходе и скоро будет здесь, на реке Хорол.

На самом деле ставка Кончака находилась совсем рядом, в поросшей лесом низине, на другом берегу покрытой льдом реки.

Кончак решил, что русские князья попались на его уловку и заняты подготовкой к переговорам, а не к войне. Можно было идти прямиком на Киев. Однако Глеб Тирпеевич настаивал на том, чтобы прежде взять штурмом Переяславль, стоящий на пути. Им двигал двойной расчёт: в этом городе можно было взять богатую добычу, и падение Переяславля, несомненно, произведёт на русских князей ошеломляющее впечатление.

— Напугать врага — значит наполовину победить его, — говорил Глеб Тирпеевич.

Кончак не соглашался:

— Не нужно недооценивать Святослава Всеволодовича. Осада нашим войском Переяславля даст ему время, чтобы собрать полки. Даже если мы выжжем всё переяславское княжество, это не устрашит киевского князя. Нужно спешно идти на Киев, дабы застать врасплох Святослава.

За спором ханы не заметили, как наступил вечер.

Потемневшие подтаявшие снега на опушке, леса порозовели под лучами заходящего солнца.

Глеб Тирпеевич покинул шатёр Кончака, чтобы совершить обязательную вечернюю молитву.

С Кончаком остались его старшие сыновья Иштуган, Тотур и Бякуб.

Подобно орлятам, они взросли, к радости отца, средь жестоких стычек и кровавых битв. Все трое были умелыми наездниками и меткими стрелками из лука.

— Та идём на Переяславль, отец? — спросил крепыш Иштуган, не скрывая разочарования.

X Кончак взглянул на него:

— Наша цель — Киев. На Киев и пойдём.

— Но ты ведь не убедил в этом Глеба Тирпеевича, отец.

Кончак снял с себя пояс и опустился на мягкую лежанку.

Заметив, что сыновья с нетерпеливым ожиданием взирают на него, он сказал:

— Я не убедил Глеба Тирпеевича. Я хочу поручить это мудрому и хитрому Есычану. Позовите его.

Иштуган улыбнулся и понимающе кивнул головой. Повеселели лица Тотура и Бякуба. Юноши знали, что старый шаман способен читать в мыслях людей, уж он-то может убедить кого угодно в чём угодно.

Отвесив отцу положенный поклон, три юных батыра удалились.

Вскоре пожаловал хромоногий сгорбленный шаман.

Кончак предложил гостю кумыс, пригласил сесть на самое почётное место.

Молодая рабыня помогла шаману снять подбитую волчьим мехом шубу и островерхий колпак, увешанный костяными амулетами.

Кончак заговорил с Есычаном о Глебе Тирпеевиче, мол, упрям он и недальновиден, мешает осуществлению его замысла...

Шаман слушал Кончака вполуха. Он бродил по шатру, принюхиваясь как собака, и ворчал вполголоса:

— Волков не слыхать, это плохой знак. Я разговаривал с духами предков, они предрекают беду... И сегодняшний закат предрекает беду сынам Степи. Надо поскорее уходить отсюда!

Кончак с изумлением взирал на шамана. А тот между тем продолжал ворчать себе под нос, топчась вокруг очага с раскалёнными углями:

— Слышу далёкий топот копыт... Тяжёлая конница идёт сюда. Скоро покатятся по снегу наши головы, хан.

— Пустые твои страхи, старик, — сказал Кончак. — Русские князья не смогут так быстро собрать свои полки. И неведомо им о нашем расположении. Ступай к Глебу Тирпеевичу, убеди его в моей правоте, как ты умеешь.

— Зачем мертвецу Переяславль и земные богатства? — скрипучим голосом промолвил Есычан. — Глебу Тирпеевичу следует подумать о своей душе, ведь ей нет места в долине предков, поскольку на ней дыхание чужого бога. Его войско скоро станет войском призраков. Ветер принёс мне запах смерти, хан.

Кончак прогнал шамана прочь.

«И духи предков могут ошибаться, — думал Кончак, прислушиваясь к звукам засыпающего стана. — А может, Есычана подкупили мои недруги?»

Разнеженный ласками юной рабыни, Кончак погрузился в сон, вдруг ставший отражением его мечты.

Ему снилось, что он, сидя верхом на коне, в окружении своих сыновей и телохранителей, взирает на то, как из разорённого Киева, из почерневших от Пожара Золотых ворот выходят вереницы русских пленников: мужчин, женщин, детей... Едут повозки, нагруженные доверху всевозможным добром.

А князь Святослав Всеволодович, стоя на коленях копыт Кончакова коня, покорно ожидает своей участи.

Эта картина столь явственно стояла перед взором Кончака, что внезапное пробуждение повергло в уныние.