Роман в утешение. Книга первая - Татьяна Герцик

Прежде, услышав такое, я наверняка разрыдалась бы от счастья, но теперь никаких приятных чувств у меня эти слова не вызвали. Некоторую досаду на опоздание – это да. Но не больше. Жаль, конечно, что всё так кончилось, но в этом моей вины нет.

Я молчала, и он всё понял. Подошел к столу, налил себе в стакан минеральной воды из бутылки и залпом выпил. Потом вдруг предложил срывающимся голосом:

– Ну хочешь, я встану перед тобой на колени? Тогда ты меня простишь?

Я отшатнулась. Когда-то я любила театральные жесты, но это давно прошло.

– Зачем это? Не нужно фальшивых спектаклей. Давай оставим всё как есть. И оформим развод. По сути, нас ничто вместе не держит.

Он потемнел и схватился за горло, будто от удушья.

– Как ты можешь так говорить?

Я не поняла. Почему бы мне этого не говорить? Сухо уточнила:

– Но ведь я просто повторяю твои собственные слова.

Он в замешательстве воскликнул:

– Но ведь я же попросил у тебя прощения!

Как маленький ребенок, честное слово – набедокурил, попросил прощенья, и снова всё в порядке. Мне очень хотелось побыстрее закончить этот неприятный разговор, но я всё же попыталась объяснить ему свое виденье произошедшего:

– После твоего заявления, что ты любишь другую, а меня столько лет только терпел, я тоже изменилась. По сути, теперь я другой человек. Любовь к тебе ушла, выгорела. И я об этом не жалею. Сейчас я понимаю, что была слишком зациклена на тебе и не видела настоящей жизни. Она прошла мимо меня, по касательной. Больше я так жить не хочу.

Я видела, что ему было по-настоящему больно, но не желала смягчать своих слов. Да и что это даст?

– Я понимаю, что ужасно тебя обидел. Но пойми, что чувствовал я. Ты помнишь, как мы встретились?

Я кивнула головой. Он с удовлетворением посмотрел на меня. Видимо, одно только то, что я не забыла нашу первую встречу, его здорово обнадежило.

– Ты ужасно меня тогда напугала. Но и заинтриговала тоже. По фигуре тебе было уже достаточно лет для секса и когда на дискотеке я узнал, что тебе всего пятнадцать, это сильно выбило меня из колеи. Боюсь, что мой интерес уже тогда был предвестником любви, иначе с чего бы я так расстроился на следующий год, когда не встретил тебя на берегу. Я как на работу пригонял туда катер все дни в жуткую рань, хотя, как ты знаешь, для меня ранний подъем нож острый. Но тебя не было, и я уехал к родителям злой и разочарованный. В те времена у меня было полно знакомых девчонок вполне подходящего возраста, но в душу мне запала только ты.

Он остановился передо мной, хотел взять за руки, но я ответила ему таким неприязненным взглядом, что сделать это он не посмел.

– Весь следующий год я говорил себе, что со мной шутит мое воображение, что ты вовсе не такая, какой я тебя себе вообразил. Но когда после двухгодичного перерыва ты снова, как грациозная нимфа, скатилась с этой умопомрачительной тропки и нырнула в реку, я осознал, что дело обстоит еще хуже, чем я думал. Понял, что влюбился, и влюбился серьезно. Я даже успел несколько раз тебя щелкнуть, и потом всё время разглядывал твои фотографии. Но, естественно, никаких планов на жизнь с тобой я не строил. Единственное, чего я хотел, как нормальный здоровый парень – это переспать с тобой. Дальше этого мои мечты не распространялись.

Я посмотрела на него с откровенным осуждением, и он болезненно простонал:

– А чего ты хочешь? Мне же было всего двадцать два!

Мне же в то время было всего семнадцать. Сообразив это, он виновато взглянул на меня и заметался по комнате, продолжая нелегкую исповедь:

– Но после нашего разговора ты исчезла, и я, как ни старался, найти тебя не мог. Если бы не та встреча у твоей бабушки, на которую я пошел по настоянию своей, мы бы, возможно, в тот год больше и не увиделись бы.

Я устало заметила:

– Было бы хорошо, если бы мы вообще никогда не встречались.

Он измученно посмотрел в окно на угрожающе потемневшее небо.

– Не знаю. Понимаю только одно – меня к тебе тянуло так, что я едва отдавал себе отчет в своих действиях. В то наше лето ты старалась держать меня на расстоянии, почти не шла на контакты. – Он вопросительно посмотрел на меня, ожидая объяснений.

– Просто я предчувствовала, что ничего хорошего из нашего сближения не получится.

Он с откровенной горечью признался:

– Я был зеленым юнцом. Не по годам, а по своему отношению к жизни. Почему-то считал, что жить надо только так, а не иначе. Но я очень обрадовался, когда узнал о твоей беременности. Очень. Наконец-то я мог жениться на тебе, объясняя и себе, и другим изменение своих грандиозных жизненных планов вынужденностью. Но это была только маска. Без тебя я жить не мог.

Я горько вздохнула.

– Но ты никогда не говорил мне об этом. Ты хоть представляешь, что пережила я, зная, что из-за меня ты отказался от всего, чего желал? Я ведь чувствовала себя последней стервой, потому что не дала тебе стать тем, кем ты планировал.

Георгий посмотрел на меня с неподдельным изумлением.

– Ты же так радовалась свадьбе и рождению детей, да и потом никогда мне ни о чем не говорила, я и подумать не мог, что тебя что-то не устраивало!

Я только плечами пожала, удивляясь его наивности. Или ненаблюдательности?

– А тебя не удивляло, почему я никогда и ни на что не жаловалась? Ты же знаешь мою мать – стоило дать малейшую слабинку, и она норовила тебя пнуть посильнее по самому больному месту. Поэтому я никогда не показывала, как мне больно. А мне часто бывало очень больно. Ты же за всю нашу совместную жизнь ни разу не сказал мне о любви добровольно, только тогда, когда я это выпрашивала. Так сказать, снисходил до меня.

Он грустно признался, на этот раз не заботясь о логике:

– Пойми, я любил тебя так жестоко, что считал свою любовь патологической зависимостью, несопоставимой с твоим чувством. Я принимал твою любовь, в которой ты мне постоянно с девическим энтузиазмом признавалась, за глуповатую подростковую влюбленность. Но я тебя не винил – просто тебе не с чем было сравнивать, вот ты и считала, что любишь меня. Да и обстановочка в твоей семье была такая, что воспринимала ты меня как благородного рыцаря на белом коне, совершенно не видя меня самого. Обычного человека с обычными чувствами. Я всё ждал, когда же ты повзрослеешь, но не мог дождаться. Мне казалось, что ты просто бабочка, которой всё равно, на каком цветке сидеть. Я не понимал, что нам нужно было обо всем откровенно поговорить.

Отрицающе взмахнув рукой, я цинично уточнила:

– И что бы изменил откровенный разговор? Если бы я вновь сказала, что люблю тебя, ты всё равно бы решил, что это всего-то юношеская увлеченность глуповатого мотылька, и не более того.

Георгий сердито вцепился в свои волосы.