Формула Бога - Жозе Родригеш Душ Сантуш

За стойкой ресепшн гостей с улыбкой встретил очень смуглый, почти темнокожий молодой тибетец.

— Tashi deleh, — поздоровался он.

— Tashi deleh, — ответил Томаш с поклоном и напрягся, вспоминая наставления, данные ему Джинпой в Потале. — Э-э-э… мне нужно встретиться с бодхисаттвой Тензином Тхубтеном.

На лице молодого человека отразилось изумление.

— С Тензином?

— Да, — подтвердил Томаш. — Я хочу, чтобы Тензин указал мне путь.

Тибетец колебался. Он оглянулся по сторонам, скользнул взглядом по Ариане, вновь посмотрел на Томаша и, видимо, приняв решение, жестом предложил им подождать. Поспешно, чуть не бегом, он вылетел из гостиницы, пересек улицу и потерялся из виду в скверике на противоположной стороне.

Приведенный администратором отеля монах приветствовал незнакомцев глубоким поклоном. Они обменялись традиционными «таши делех» и взаимными пожеланиями удачи, после чего тибетец пригласил приезжих следовать за собой и двинулся в направлении поросшей зеленью горы. На ее склоне возвышалось величественное сооружение под золотой, изогнутой по углам, как у пагоды, крышей, которую посередине венчал фигурный шпиль. На фасаде здания, окрашенном в белый и терракотовый цвета, черными прямоугольниками контрастно выделялись окна, свысока взиравшие на город.

— Gompa? — показывая на это строение явно религиозного назначения, поинтересовался Томаш, вспомнив, как по-тибетски звучит слово «монастырь», выученное им еще в Лхасе.

— La ong, — подтвердил монах, поправляя пурпурную тогу. — Tashilhunpo gompa.

— Ташилунпо, — повторила за ним Ариана. — Это монастырь Ташилунпо.

— Ты что-то знаешь о нем?

— Да, я слышала, что в этом монастыре захоронены останки первого далай-ламы. И еще здесь живет панчен-лама, второй после далай-ламы духовный наставник в буддизме. «Panchen» в переводе означает, кажется, «великий мастер». Китайцы пытались использовать фигуру панчен-ламы в противостоянии с далай-ламой, но без особого успеха. Говорят, в конечном счете позиция панчен-ламы всегда оказывается антикитайской.

Сильно пекло солнце, и в сухом воздухе не ощущалось ни фана влаги. На улицах мерзко воняло помоями и мочой, однако у входа в монастырскую ограду смрад сменился ароматом благовоний. Сразу за воротами лежал просторный двор, из которого был виден весь комплекс Ташилунпо. Ниже уже упомянутого грандиозного сооружения — отсюда оно выглядело еще более величественно и пышно — располагались коричнево-красные здания, сверкавшие золотыми кровлями. А под ними, в самом низу, множество небольших белых домов, по-видимому, жилая зона монастыря.

Томаш и Ариана едва поспевали за своим провожатым, который резво вышагивал по булыжнику круто забиравшей вверх улочки. И скоро, потеряв дыхание, остановились передохнуть в тени дерева. Шигадзе находился выше Лхасы, и воздух здесь содержал еще меньше кислорода.

— Вы говорите по-английски? — обратился Томаш к поджидавшему их монаху.

Тибетец приблизился к ним.

— Немного.

— Мы идем на встречу с бодхисаттвой. — Историку не хватало воздуха, и он ловил его открытым ртом. — Вы можете объяснить нам, кто такой бодхисаттва? Каково точное значение этого слова?

— Подобный Будде, тот, кто достиг просветления, но вернулся из нирваны, дабы помогать другим людям. Это святой, человек, который отказался от спасения для себя, пока не спаслись другие.

Монах повернулся и, увлекая их за собой, возобновил восхождение к зданию, возвышавшемуся над всей обителью. Добравшись до дорожки, которая огибала по периметру комплекс красно-коричневых домов, тибетец свернул налево, поднялся по лестнице из черного камня и нырнул в проем в ярко-красной стене. Томаш и Ариана старались не отставать. Тяжело дыша, они вошли следом, миновали полутемный портик и оказались в тихом дворике, где монахи усердно молились вокруг чаши с густым как смоль маслом. Это было преддверие храма Майтреий.

Тибетец жестом предложил им войти в тесное помещение справа, освещенное несколькими свечами и рассеянным светом из крошечного оконца. Все здесь несло на себе отпечаток монашеской аскезы, дышало безыскусной простотой. Неприятный запах ячьего сала и сладкий аромат благовоний будто соревновались друг с другом, смешиваясь в дыме, который сизым облачком поднимался над древним чугунным очагом. Пламя горевших в нем углей лизало желтыми языками закопченные бока старого чайника, отбрасывало пляшущие блики на стены и потолок, оживляя сумрак комнаты.

Они сели на скамью, покрытую красными ковриками с рисунком, напоминающим живопись танка. Монах взял чайник и наполнил из него две чашки.

— Cha she rognang, — протягивая их гостям, сказал он.

Это был чай с салом яка.

— Спасибо, — Томаш и виду не подал, но внутренне содрогнулся от перспективы отведать вкус маслянистого напитка. Посмотрев на Ариану, спросил: — Не помнишь, как по-тибетски «спасибо»?

— Thu djitchi.

— Ну да, точно, — и с поклоном с сторону монаха повторил: — Thu djitchi.

— Gong da. — Тибетец улыбнулся, обратив к гостям ладони обеих рук, словно просил не беспокоиться и оставаться на месте, и исчез.

Прошло, наверное, минут двадцать.

Монах вернулся не один. Он сопровождал чрезвычайно худого и маленького, согбенного ламу, который шел, опираясь на посох. Его правое плечо было обнажено. Более молодой монах помог своему старшему собрату опуститься на подушку. Они обменялись несколькими словами по-тибетски, после чего молодой с почтительным поклоном удалился.

В комнате установилось молчание.

Слышался лишь птичий щебет на улице да негромкое потрескивание углей в чугунном очаге. Томаш и Ариана смотрели на вновь пришедшего, который, сидя на огромной подушке, казался совсем крошечным и тщедушным. Старец поправил пурпурную ткань «тасена» и выпрямил спину. Глаза его затуманились, взгляд потерялся в бесконечности.

Молчание продолжалось.

Лама, похоже, то ли забыл, то ли не ведал о существовании чужестранцев. Возможно, старец медитировал или впал в транс. Томаш и Ариана, которых это одновременно и озадачивало, и забавляло, недоуменно переглядывались, не зная, как поступить. Может, им следует заговорить первыми? Или, может, он незрячий?

В полном безмолвии прошло минут десять.

Старый монах пребывал в прежней позе — недвижимый, с потухшим взглядом, мерно дыша. И вдруг словно чья-то невидимая рука пробудила его — он вздрогнул и вернулся в действительность.

— Я бодхисаттва Тензин Тхубтен, — сообщил он любезным тоном на поразительно совершенном английском языке с британским произношением. — Мне сказали, вы ищете меня, чтобы я указал вам путь.

Томаш с облегчением вздохнул. Наконец-то он его нашел, отправителя загадочной открытки, найденной в доме профессора Сизы.

— Меня зовут Томаш Норонья, я профессор истории Нового лиссабонского университета. — Португалец указал в сторону Арианы. — Это Ариана Пакраван, специалист по ядерной физике Министерства науки Ирана. — Он склонил голову. — Благодарю, что вы приняли нас. Мы проделали долгий путь, чтобы оказаться здесь.