Мой прекрасный лорд - Джулия Берд

Лукас подавил усмешку и терпеливо ждал, когда его проведут к графине. Харвуд вновь обрел высокомерный вид и, повернувшись, гордо зашагал по коридору.

Лукас и Робин молча последовали за ним, стараясь разглядеть комнаты, через которые проходили. Сначала это была маленькая гостиная, потом комната для игры в бильярд, библиотека, и так без конца, одна за другой, каждая более роскошная, чем предыдущая. Сердце Лукаса зашлось от боли, его охватило странное чувство, которое посетило его, когда он впервые увидел Джермейн-Хаус, чувство узнаваемости и невероятного волнения, которое сейчас почти выбило его из колеи.

– Мэм, – провозгласил дворецкий, свернув наконец в комнату в конце коридора, – мистер Лукас Дэвин.

Лукас и Робин переступили порог и остановились, пораженные видом графини. Величественная, словно королева, она сидела у противоположной стены на софе, обитой парчой. Кэролайн расположилась подле нее. Обе женщины прекрасно смотрелись на фоне окружающей их роскоши. Стены комнаты были обиты темно-красным шелком. На этом фоне выделялось несколько картин, судя по контрасту тени и света, принадлежавших мастерам итальянской школы. Вся комната так и светилась позолотой, портреты, маленькие и большие, следовали один за другим. На круглом потолке сияла нежными красками великолепная фреска: ангелы и херувимы парили посреди облаков на фоне нежно-голубого неба. Лукас взглянул на нее и почувствовал, как что-то перевернулось у него в груди. Он вспомнил, когда в последний раз видел эту комнату. Он вспомнил все.

– Чего вы хотите от меня, мистер Дэвин? – спросила леди Джермейн, и ее тонкие губы тронула презрительная улыбка. – Я принимаю вас только из уважения к вашей жене. И надеюсь, аудиенция будет краткой.

Лукас вышел вперед, таща за собой Робина. Дворецкий с поклоном удалился.

– Благодарю, леди Джермейн, – поклонился Лукас. – Позволите сесть?

Кивком головы она указала на два позолоченных стула, стоявших напротив нее на турецком ковре. Лукас сел, но ему пришлось подождать, пока Робин неуклюже устраивался рядом. Во время этой паузы он не отрываясь смотрел на Кэролайн. В прозрачной голубизне ее глаз читалась робость, но гордая улыбка приподняла уголки губ. Он ощутил невероятный прилив смелости, и, собравшись с духом, начал:

– Леди Джермейн, позвольте представить вам господина, который меня вырастил, мистера Робина Роджера Дэвина.

Холодные глаза остановились на сгорбленной фигуре старика. Пожилой господин был одет, как полагается джентльмену, но проницательный взгляд графини сразу распознал в нем слугу. Она повернулась к Лукасу.

– Возможно, вы помните мистера Дэвина, – настойчиво произнес тот, – он служил у вас грумом, здесь, в Джермейн-Хаусе.

Где-то в глубине ее глаз мелькнула первая искорка подозрения. «О чем это он?» – видимо, размышляла она. Лукас не спешил с разоблачением. Он так долго ждал этого момента! Можно сказать, всю жизнь. И он не станет торопить события.

– Тогда его звали просто Роджер. Прозвище Робин[11]он заработал позже, когда стал воровать, пробивая себе путь в этом мире. Но это случилось уже после того, как он сбежал из вашей конюшни.

– Сбежал? – сердито переспросила леди Джермейн. – Вы так говорите, мистер Дэвин, словно у меня не дом, а тюрьма! Уверяю вас, если этот человек не пожелал здесь служить, то не потому, что с ним дурно обращались. Если вы приехали сюда в надежде сфабриковать против меня обвинение, вы зря тратите время.

Лукас вспыхнул от злости, но быстро овладел собой.

– Роджер ушел от вас не потому, что с ним плохо обращались. Он сбежал, опасаясь за свою жизнь.

– Это какой-то абсурд, – проронила графиня, обращаясь к Кэролайн.

– Расскажи ее сиятельству свою историю, Робин. Расскажи ей все так, как рассказывал утром мне.

Робин кашлянул, приложив кулак ко рту. Он сейчас выглядел значительно старше своих шестидесяти лет.

– Так вот, значит… ваше сиятельство. Я с пятнадцати лет служил здесь грумом, я хочу сказать, в этом имении. Когда умер четвертый граф, то есть ваш сын Бэзил, упокой Господи его душу, мне уже стукнуло сорок пять. Несмотря на мой возраст, для жены его сиятельства леди Элизабет я был все равно как мальчишка.

Услышав эти слова, графиня поджала губы.

– Не то чтобы я возлагал какие-то надежды на ее особенное внимание, но я старался изо всех сил и заботливо ухаживал за ее лошадью. И она стала замечать меня и даже разговаривала и всегда была очень добра, и тогда, и потом, в отличие от вас. Когда ее муж, граф, умер и вы выгнали леди Элизабет и маленького Том-Тома, я предложил ей взять меня в слуги.

Надменное лицо графини смягчилось.

– Вы помните маленького Томаса?

– А как же, мэм! Ай-ай-ай… Вы выгнали их, дав денег, но леди Элизабет некуда было идти. Бедняжка, ничто не связывало ее с высшим светом. Она не очень понимала, что к чему. Теперь-то я знаю.

– И никогда бы не поняла.

– Да-да, мэм, она была такая добрая. Не от мира сего, как говорится… Хрупкая, как птичка. Я говорил ей, что отвезу ее в Лондон в прекрасной карете, но леди Элизабет только плакала. Она не хотела посещать никого из тех знатных людей, с которыми встречалась, когда ее граф был жив. А без своих именитых друзей, без семьи она не могла рассчитывать на помощь. Я поместил ее в небольшой гостинице, но она впала в меланхолию, даже не заботилась о Том-Томе. Спустя две недели она умерла. От разрыва сердца, я думаю.

И не осталось никого, кроме меня, кто позаботился бы о парнишке. Я не решился вернуться в поместье, ваше сиятельство, и поэтому сам растил Том-Тома. Ну вот, я вырастил его, и это конец истории.

Леди Джермейн сидела неподвижно, глядя в одну точку. Морщина на переносице стала еще глубже. Ее напудренное лицо напоминало сейчас посмертную маску. Наконец тяжелые веки поднялись, она взглянула сначала на Робина, потом на Лукаса. И тут что-то дрогнуло в ее лице. Она узнала. Посмотрев ему прямо в глаза, она в ужасе воскликнула:

– О Боже! Это ты. Ты Томас! Кэролайн прижала руки к груди.

– Лукас! Это правда?!

– Да, любимая. – Он улыбнулся ей, затем вновь повернулся к графине.

– Томас, – повторила она.

Когда он услышал, как она назвала его по имени, холод волной прокатился по телу, заставив Лукаса вздрогнуть. Он вернулся назад, в океан болезненных чувств и переживаний. Но эти воспоминания явились из далекого прошлого. Он не был больше тем мальчиком, которого она выгнала на улицу. С тех пор прошло немало лет.

– Я сын Бэзила и Элизабет. И я был бы пятым графом Джермейн, если бы не ваши жестокие деяния, бабушка.

Она поморщилась, глядя на него через монокль. Затем неожиданный вихрь эмоций прошелся по ее лицу. Здесь было все: шок, любопытство, изумление, ужас, сожаление, любовь и, наконец, откровенный цинизм.