Детектив и политика 1991 №2 - Джон Гоуди

представляла. Заявляясь с утра в воскресенье, она приносила целую охапку. Сам Багиров предпочитал журналы с теоретическим уклоном. "Мне нужен анализ, а не ньюс-однодневка", — говаривал он. Но в воскресенье, чтобы не обижать тещу, заглядывал и в газеты.

— В Казани арбузы созрели. Скоро жди в Москве…

— Вот как?! А что еще?

— В Неглинке угри появились…

— Так… так… так… Славно, — сибаритствовал Багиров, прихлебывая из чашечки. Но вдруг его словно дернуло электричеством.

— Вы с ума сошли! — вскричал он громовым голосом и вырвал из рук тещи газету.

Такое случилось с ним впервые в жизни. Теща обиженно поджала губы и смолкла. Но Багирову было не до женских сантиментов. Он бросился на кухню, теребя газетный лист, отыскал нужную заметку. Называлась она просто: "Угри в Неглинке". Багиров проглотил ее в мгновение ока. Заметка, подписанная Люсиным-Рюминым, начиналась так:

"Юбилей заслуженного ОГСУ-27 ознаменовался радостным, но неожиданным событием. В этот день в реку Неглинку пришли угри…"

Дальше Люсин-Рюмин честно переписал из энциклопедии все, что в ней говорилось об удивительной рыбе, ее повадках, миграциях, нежном вкусе и об особенностях нервной и половой системы. Заканчивалась заметка на оптимистически-занозистой ноте:

"Красавцы угри в Неглинке — не чудо, не сенсация, а результат кропотливой работы творческих и промышленных коллективов, участвовавших в атаке на загрязнение окружающей среды. Теперь недалек тот день, когда в посветлевшей Москве-реке и ее притоках — Фильке, Неглинке и Таракановке в изобилии будет кишеть не только угорь, но и сиг, и рыбец, и омуль, и, может быть, сам осетр-батюшка Удивление вызывает другое: ведь угорь нерестится в глубинах так называемого Атлантического океана. Как они проложили дорогу на Неглинку? Есть, как говорится, над чем поломать голову, над чем подумать столичным ихтиологам. Слово за вами, товарищи ученые!"

Извинившись перед тещей за невольную грубость за стопом, Багиров сунул в карман газету и срочно выехал в Управление.

Через час вся группа стажеров собралась в кабинете у полковника. Сам Багиров после поездки в общественном транспорте был весел и саркастичен.

— Ну, как провели уик-энд? — начал он издалека.

— Теорией память освежали, — дружно ответили стажеры.

— Прочитайте-ка теперь вот это, — проговорил полковник и выложил на стол газету. На несколько минут установилась тишина.

— Но в заметке речь идет о живом угре! Тогда как в фургоне… — прервал молчание Лева Бакст. Он как всегда прочитал первым.

— Газетчики могли и напутать. Вчера была такая гроза! Впрочем, это нетрудно проверить…

Полковник снял трубку.

— Журналиста Люсина-Рюмина можно? Из МУРа по поводу угрей…

В ответ в трубке кто-то нервно засмеялся и, все умолкло.

— Придется наведаться к Люсину-Рюмину на квартиру, — вздохнул Багиров. — В машину!

Взлет и падение Люсина-Рюмина

Если бы в редакции спросили, откуда взялся этот встрепанный и вечно улыбающийся репортер, едва ли удалось бы добиться толкового ответа. Разве что в транспортной части кто-нибудь вспомнил бы, что лет пять назад работал у них курьером то ли еще юноша, то ли уже мужчина с редкой бородкой и неухоженными усами. Все звали его просто Люсей, хотя настоящее его имя было Петр Гаврилович.

Прошлое Люсина-Рюмина просматривалось смутно. Судя по справкам, которые он представил в отдел кадров, он нёс культуру в село, ходил с геологами, был инспектором Госстраха, водолазом на спасательной станции в Химках, гидом и даже суворовцем. Отовсюду (это явствовало из записей в трудовой книжке) он гордо уходил по собственному желанию, за исключением разве что работы спасателем на водах — здесь было чистосердечно изложено, что Люсин-Рюмин уволен по состоянию здоровья. Словом, охота к перемене мест была ярко выраженным свойством бывшего водолаза и суворовца. Скорее всего, оно, это свойство, и привело его на место курьера популярной московской газеты. Здесь со всей неисчерпанной силой и проявился его талант газетной ищейки. Проявился, надо признаться, самым неожиданным образом.

Однажды утром, в канун Пасхи, Люсин-Рюмин в величайшем нетерпении поджидал завотделом информации Гуськова возле лифта и, едва тот появился, бросился к нему навстречу.

— Ну что? В чем дело? Христос, что ли, воскрес?

Но Петр только замахал руками. От возбуждения он не мог говорить.

— Дворника н-нашего знаете? — наконец выговорил он. — Федора?

Дворник Федор, несмотря на самое низкое положение в редакционной иерархии, был лицом уважаемым. Это был единственный человек, у которого в любое время дня и ночи можно было перехватить взаймы сумму до 4-х рублей. (Больше, зная слабости творческой интеллигенции, он не давал.) В дни гонорара возле его маленькой каморки в глубине редакционного двора толпился народ, жаждущий расплатиться с долгами. Это было место, где, невзирая на чины и заслуги, в демократической обстановке встречались курьеры, корректоры, политические обозреватели, машинистки и рядовые построчечного фронта. Словом, что там таить — Алексей Митрофанович Гуськов был в самых задушевных отношениях с дворником Федором.

— Что с ним? Умер? Выехал за границу? — испугался он.

— У него новая метла! — заговорщицки прошептал Люсин-Рюмин.

— Ну и что?

— Но вы не знаете, какая это метла!

— Какая же? — вяло поинтересовался Гуськов.

— Син-те-ти-чес-кая! — выделяя каждый слог, прого ворил курьер. — Вы что, не понимаете? — пристыдил заведующего Люсин-Рюмин. — Это же знамение времени. Поступь прогресса! Великое в малом! Да за этим фактом — все: преображенная Россия, труд страны, радостная новь…

— Постой, постой… Как это Ты сказал? Великое в малом?

— Я уже не говорю о том, — ярился Люсин-Рюмин, — что синтетическая метла — это сохраненные для счастливых, но еще не родившихся потомков березовые рощи, это свежесть деревенских утр…

Заведующему отделом информации с большим трудом удалось успокоить разволновавшегося курьера и добиться подробностей. Оказалось, что совсем недавно вступил в действие и выдал первую продукцию завод по выпуску синтетических метел. Никто не придал значения мелкому факту. А между тем…

А между тем заметка о синтетической метле, подписанная Люсиным-Рюминым и появившаяся в газете под заголовком "Шуметь зеленым дубравушкам", была подхвачена всеми областными и республиканскими газетами, ее перепечатал с недружественным комментарием журнал "Тайм" и злостно извратило агентство "Синьхуа". В редакцию посыпались письма. За несколько дней Люсин-Рюмин стал известным человеком. У него появились почитатели и ненавистники. Синтетическую метлу у дворника выпросил ответственный секретарь газеты и поставил в стеклянный шкаф, где хранились вымпелы, полученные сотрудниками газеты за спортивные и идеологические победы. Люсин-Рюмин получил в дар от Гуськова самопишущую ручку и был зачислен в штат на должность репортера. Такова творческая судьба Люсина-Рюмина.

С тех пор он написал много заметок и получил не один гонорар. Его знали и на радио, и на телевидении. Он был неуемен и вездесущ. Как любого журналиста, его временами били, временами хвалили, но такого успеха,