Избранное - Леонид Караханович Гурунц

Когда спрашивали, как это случилось, что его выпустили, он неохотно поводил плечами, отвечал немногословно:

— Так и выпустили… Что тут интересного!

Только мы с Васаком знали, как его освободили, и гордились своей осведомленностью.

Дед Аракел по-прежнему был с нами ласков и в сотый раз рассказывал свою историю:

— Сижу я в темном подвале, в Аскеране [66], и чувствую, как по ногам крысы бегают. А я до смерти не люблю эту тварь. Глаз не смыкаю, все думаю: засну — они меня загрызут насмерть.

Хотя мы уже слышали это, нам опять стало жутко.

— Сижу месяц, сижу другой, еда — хлеб один да вода. Я ем, пью и думаю: «Погиб. Уморят меня тут псы поганые». И так тоскливо у меня на душе…

Дед Аракел перевел дух и как-то снизу вверх оглядел нас:

— Да что вы, чертовы женихи, трясетесь? Это ведь уже прошло. Где я был, там меня уже нет.

Откашлявшись, он продолжал, постукивая топором:

— Как-то распахивается дверь, в камеру входит человек вооруженный: с одного боку сабля в серебряных ножнах, с другого — деревяшка с пистолетом. Спрашивает: «За что, дед, тебя посадили?» «Ну, — думаю, — спасение пришло». Встал, поклонился и говорю ему: «Стражника, сынок, неосторожно оглоблей хватил, а он взял да и помер». Человек щелкнул крышкой маузера, прошелся по камере и говорит: «Если, дедушка, каждый будет так хватать — властей не напасешься, лучше уж сиди тут!» — и вышел, хлопнув дверью. После я узнал, что это был сам главарь аскеранских дашнаков. «Ну, — думаю, — теперь мне, видно, сгнить тут». Сижу и ругаю себя последними словами.

Проходит неделя, другая, и вдруг среди ночи выстрелы: забегали люди, а кто-то снаружи сорвал дверь с петель и ворвался ко мне: «Дедушка Аракел, жив?» — спрашивает. «Жив, — говорю. — А что теперь со мной будет?» «Собирайся живо, выходи», — слышу отчетливо. А в темноте я не разглядел вошедшего и решил, что кто-нибудь вздумал опять надо мной посмеяться. «Куда я пойду, мил-человек? Убил стражника, так дай уж свой срок отсидеть». А вошедший смеется: «Эх, дедушка Аракел, я думал, ты поумнел, а ты все таким же остался». Голос показался мне уж очень знакомым. Подхожу ближе, смотрю в лицо, и что же вы думаете, кто?

Он перестал стучать топором, огляделся по сторонам, потом шепотом:

— Шаэн. Да будет свет очам матери, которая родила такого сына! Вывел он меня на свет божий и говорит: «Иди, делай себе арбы, они нам еще пригодятся. А нгерцам скажи, пусть у них не опускаются руки, недалек тот день, когда мы вернемся». Вот какие слова сказал Шаэн. А он слов на ветер не бросает…

Закончив рассказ, дед Аракел повернулся ко мне и улыбнулся:

— Спасибо, Арсен. Слышал, что ты Асмик уроки давал. Она у меня теперь книжки читает. Ну прямо богатеева дочь…

— Не стоит благодарности, дед Аракел, — ответил я и почувствовал, как краска заливает мне лицо.

— А на глупости ее не обижайтесь, — сказал он, уже обращаясь к нам обоим. — Женщина, братцы, словно ночная бабочка, она всегда на огонь летит.

Мы пристыженно опустили головы.

*

Неожиданно в село пришли канатоходцы. Они всегда приходили в конце лета, после сбора урожая, и появление их в эту пору всех удивило. Что ж, раз им так заблагорассудилось, никто их гнать не будет, они были для всех желанными гостями.

Пока между столбами натягивали канат через овраг, разделявший село на две половины, скоморох смешил зрителей.

Народу в этот раз собралось особенно много. Впереди на камнях расселись седобородые старики. Крестьяне побогаче и их жены пришли со своими стульями и разместились у столбов. Скучающие гимназисты слонялись между взрослыми в ожидании начала представления. Чтобы лучше разглядеть канатоходцев, некоторые прикатили даже арбы. Места подальше занимали крестьяне победнее.

В толпе мелькали папахоносцы.

Мы с Васаком пришли задолго до начала представления и уселись в первых рядах.

Играла музыка. Под визг зурны, стук бубна, ломаясь и кривляясь, по кругу вихрем кружился человек в пестрых лохмотьях, с погремушками на рукавах и голове.

В толпе вдруг промелькнуло смеющееся лицо Асмик.

Мы встретились глазами. Я кивнул ей и локтем подтолкнул Васака.

Асмик, заметив мое движение, покраснела, закрыла лицо руками и фыркнула.

После истории с качелями она каждый раз, встречаясь с нами, фыркала и убегала.

Музыканты неистовствовали. Скоморох сыпал шутками.

— Ой, уморил!..

— Ну и молодец!..

Наконец скоморох возвестил о начале представления.

На канате появился человек, весь в красном. В руках у него неизменный деревянный шест. Прежде чем пуститься в свою рискованную пляску, он кокетливо, точно по струне, ударил ногой по туго натянутому канату, затем легко пробежал по канату из конца в конец. Потом он вышел на середину и вдруг над самой пропастью стал высоко подпрыгивать на одном месте, все сильнее раскачивая канат.

Казалось, человек вот-вот сорвется и полетит вниз. Многие даже вскрикнули. Но это была только уловка, Кандырбазы никогда не падают и не разбиваются. И верно: канат постепенно принял прежнее положение, и кандырбаз благополучно дошел до столба.

На канат подали большую кастрюлю.

Кандырбаз перекрестился, влез в нее с ногами и, балансируя, оттолкнулся. Кастрюля медленно поползла по канату. Потом он потребовал табурет и опять прошелся по канату.

Подали кувшин. Кандырбаз должен был пройти над пропастью, высоко закинув кувшин, будто пьет воду из горлышка, не видя ни каната, ни своих ног.

— Довольно, довольно! — раздались голоса.

Это означало, что любопытство зрителей удовлетворено и они не хотят подвергать расходившегося канатоходца дальнейшим опасностям.

С протянутой шапкой в руке, ломаясь и кланяясь во все стороны, побежал по кругу скоморох. Он смешил публику и собирал деньги за представление.

В шапку посыпались монеты.

Я порылся в кармане и нашел копейку. Когда скоморох поравнялся со мной, я опустил ее в шапку и вдруг почувствовал в ладони бумажку.

— От дружка. Прячь скорее! — шепнул скоморох и отбежал прочь.

Не помню, как я добежал до дома. Васак едва поспевал за мной. Забравшись в уголок, мы осторожно развернули бумажку.

Пробежав первые строки письма, мы мигом выскочили из дому.

— Живы, живы и Азиз и Новруз-ами! — размахивая в воздухе смятым письмом, кричали мы.

Весть об Азизе облетела всю деревню. Нам прохода не давали.

— Так и написано, что живы и здоровы? — приставали даже взрослые.

Вечером прибежала Арфик. После того как она ушла в батрачки, мы ее у нас не видели. Как она изменилась за это время, похудела! Веснушки на осунувшемся лице расплылись, стали больше и гуще. Волосы теперь не были