Небесные Колокольцы - Максим Макаренков

Сегодня в музее был санитарный день, те немногие сотрудники, что вышли на работу, ушли пить чай в буфете, и юноша остался в архиве один. Его тоже звали, но он хотел поскорее развязаться с делами. Минут через десять Денис пожалел о своем отказе — было бы куда приятнее пить чай с пирожными, чем вникать в кнорринговскую писанину. Большую часть своих писем он посвящал жалобам на плохое снаряжение и скучным цифрам. Денис искренне жалел спутников господина, уверившись уже к четвертому письму в том, что покойный путешественник был невообразимым занудой.

Хрипло, словно несмазанный будильник, затрещал телефон. Аппарат нашелся почти сразу, возле него был прикручен к стене список местных номеров, написанный жирными черными буквами, репродукции классики и пин-ап картинки, на которых к телам хорошеньких американок были приклеены вырезанные из фотографий на документы лица сотрудниц архива. У серьезных тетушек, оказывается, имелось своеобразное чувство юмора.

Трубка отозвалась веселым басом:

— Вахта!

— Архив! — ответил Денис. — Что случилось?

— А кто это? — удивился охранник. — А… Сабуров Денис Юрьевич. Вижу пропуск. Ты вот что, Денис Юрьевич, выходи оттуда. Давай прямо через залы.

— А что случилось-то? — спросил Денис. Охранник — это было даже по телефону заметно! — пожал плечами.

— Да спрашивают тут тебя, наставник твой.

Выйти оказалось не так-то просто. Архивные тетеньки, должно быть, обладали кошачьим чутьем, позволявшим угадывать верное направление. И, наверное, умели складываться вдоль, как веера — только такое искусство позволяло им не застревать в проходах между стеллажами. Новичку было сложнее. Денис немного поплутал, прежде чем наткнулся на выход. Правда, оказалось, что дверь не та, через которую его провели — за ней был не зал с гобеленами, а тесный коридорчик. Но возвращаться в архивные лабиринты не хотелось, Поэтому он шагнул вперед. Дверь в конце коридора оказалась незапертой.

С противоположной стены на него смотрела нагая девушка, сидящая на берегу ручья с двумя кувшинами в руках. Хотя она была прикрыта лишь собственными волосами, но выглядела невинной, словно младенец. В небесах горели семь неярких звезд и одна ослепительная, зажегшая блики на округлых боках кувшинов и превратившая воду в серебро.

Денис присвистнул. Комната Синей Бороды была открыта.

Галерея двадцати двух освещалась лишь тусклой лампочкой аварийного освещения, но выключатель нашелся быстро. Не воспользоваться шансом посмотреть запретные для тех, кому еще не исполнилось восемнадцать, картины было бы странно. Судя по беспечности охранника, ничего серьезного не произошло, а значит, можно было потратить минут десять на живопись.

Вскоре он понял, что десяти минут мало. Картины затягивали. Денис почти не разбирался в Таро, но одна-две прочитанные книги давали хоть какое-то представление о том, что изображено на полотнах, да и рядом с картинами висели таблички с пояснениями. От семнадцатой картины, которая встретила его у входа, он прошествовал прямо к Магу, стараясь не глядеть по сторонам, чтоб не перебивать впечатления.

За столиком, по краю которого тянулась надпись Le Bateleur,[14]стоял худощавый мужчина в костюме, сшитом из разноцветных кусков ткани, и широкополой шляпе. В одной руке он держал золотой жезл, другую протянул к столешнице, словно выбирая нужный предмет. Выбор оказался богатым — ножи с прямыми и изогнутыми лезвиями, драгоценные камни и амулеты из замусоленных лоскутов, чаша, зеркало, обрывок пергамента. И колокольчик, при виде которого Денис ахнул и ущипнул себя за ухо.

Колокольчик — как и прочее добро на столе Мага — художник выписал с большой тщательностью. Просматривался даже узор по краю — крылатые твари с каким-то оружием в лапах. Форма, оттенок металла, размер (примерно с ладонь мага) — все до мелочей совпадало с тем описанием, которое давал в своих письмах зануда фон Кнорринг.

Прошло немало времени, прежде чем Денис перешел ко второй картине, под взгляд внимательных глаз дамы в бело-красном одеянии, с раскрытой книгой на коленях. Джон Джентри, безумный визионер, действительно был гением. Порой чудился то храп коней, влекущих колесницу, то скрип колеса и повизгивание ползающих по нему тварей. Между тринадцатым и четырнадцатым полотном Денис перевел дух, без особой охоты глядя на полупризрачный скелет, шествующий над мертвым полем. В начале экскурсии Денис подумывал заглянуть под занавес, скрывающий пятнадцатую картину, но сейчас эта мысль казалась ребяческой. Висок начинал ныть, голова туманилась, как тогда, летом, когда они втроем распили бутылку «совсем легонького, домашнего» вина, привезенного Ромкиными родителями откуда-то с юга. А сначала казалось — все равно что сок пьешь.

Он миновал завешенную картину, табличку, предупреждающую, что для граждан с особыми способностями осмотр может быть особо опасен, и остановился как вкопанный перед Башней.

То, что било в причудливое строение, лишь отдаленно походившее на привычные башни, европейские ли, восточные ли, являлось не молнией, а тем самым огненным валом, который целую вечность тому назад чуть не превратил Васеньку Евдокимова в хорошо прожаренную тушку. Только применить вал подобных масштабов одному знающему было не под силу. Но зацепило Дениса не это. На самом верху башни, готовой вот-вот рассыпаться, точно карточный домик, метался второй колоколец. На сей раз, он разросся до колокола и обзавелся ухом, за которое его можно было подвесить, но все равно это был он.

Третий отыскался на последнем полотне — маленький, скукоженный, повисший, словно бубенец, на дурацком колпаке. По всему выходило, художник то ли знал про Колокольцы, то ли узрел их в одном из своих странных видений, почему он поместил их именно на эти карты? Денис еще раз отругал себя за то, что не вник в Таро — хотя было ли время вникать? — и отправился перечитывать таблички возле картин.

Маг. Он же — Жонглер. Как толкование предлагалось «изменение взгляда на жизнь и изменения в себе самом в результате развития и более широкого понимания действительности». Башня предсказывала «разрушение отжившего» или «конец существующей ситуации под влиянием внешних сил». Дурак — «начало нового цикла жизни» и «неожиданные события, которые могут многое изменить». Были приведены и другие толкования, но Денис зацепился за эти и вертел их в голове, то так, то этак примеряя ко всему, что случилось в последние дни.

Дурак — он же Шут — был на одно лицо с Магом-Жонглером. Ну да, это один и тот же человек, прошедший долгий путь, переродившийся… Во что? Стоило продираться сквозь все эти дебри, чтоб стать вот этим? Собака штаны рвет, впереди — неизвестность, число твое — ноль.

Шут разлепил губы.

— Ты идиот! — сказал он Денису.

Сильная рука ухватила юношу за плечо и развернула на сто восемьдесят градусов.

— Ты идиот, — повторил наставник, — черт бы тебя побрал…

— Голубчик! Успокойтесь! — послышался голос Аркадия Семеновича. — Все в порядке!