Мифы и легенды Греции и Рима - Эдит Гамильтон

– Так будет лучше для тебя и для меня, – сказала она.

Мать осталась одна. Наконец она увидела направляющегося к ней человека. Он бежал, и Клитемнестра подивилась, почему он так торопится передать ей страшную для нее весть. Но он уже кричал: «Чудесные новости! Чудесные новости!» Ее дочь не принесена в жертву, начал он свой рассказ. Это совершенно определенно, но что же произошло на самом деле, в точности никто не знает. Когда жрец уже собирался нанести удар, присутствующих, естественно, охватил ужас, и все они потупили глаза. Но вдруг жрец отчаянно закричал, и все, кто там был, подняв головы, увидели чудо, в которое едва ли было можно поверить. Девушка исчезла, а на земле рядом с алтарем трепетала лань с перерезанным горлом.

– Это сотворила Артемида, – провозгласил жрец. – Она не пожелала пятнать свой алтарь человеческой кровью. Она сама выбрала жертвенное животное и сама приняла его как приношение.

– О царица! – продолжал гонец. – Я сам там был и сам все видел. Твое дитя наверняка у богов!

Но Ифигения не была взята на небеса. Артемида перенесла ее в страну тавров (ныне Крым) на берега Понта Аксинского (Моря Негостеприимного). Тавры же были дикарями, свирепые обычаи которых требовали приносить в жертву богине любого грека, попавшего в их страну. Артемида приняла все меры к тому, чтобы Ифигения была в безопасности, сделав ее жрицей своего храма. Но на долю жрицы приходилась ужасная обязанность совершать жертвоприношения, и хотя сама она не убивала соотечественников своей рукой, но освящала их посредством традиционного ритуала, а затем передавала в руки тех, кто, собственно, и должен был принести их в жертву.

Таким образом она прослужила своей богине уже много лет, когда к этому негостеприимному берегу пристала греческая галера. Ее не принесли буря или враждебные ветры, она подошла к берегу сама. А ведь всем было хорошо известно, как поступают тавры с захваченными ими греками. Значит, бросить здесь якорь мореходов заставила чрезвычайно веская причина. На рассвете с галеры сошли двое юношей и крадучись стали пробираться к храму. Они, очевидно, были благороднорожденными и выглядели как сыны царей, хотя лицо одного из них и бороздили глубокие морщины, свидетельствующие о пережитых страданиях. «Думаешь, это тот храм, Пилад?» – шепнул он другому. «Да, Орест, – ответил второй. – То самое залитое кровью место».

Итак, Орест и его верный друг Пилад в Тавриде? Что же они делают в этой столь враждебной грекам стране? Было ли это до или после того, как Орест очистился от скверны убийства собственной матери? Это произошло через некоторое время после его очищения. Хотя Афина и сняла с него вину за совершенное преступление, не все Эринии согласились с ее приговором. Некоторые из Эриний продолжали его преследовать, или же он так считал. Даже оправдательный приговор, вынесенный Афиной, не восстановил его душевного спокойствия. Его преследовательниц стало меньше, но все равно они настигали его.

Дойдя до отчаяния, Орест отправился в Дельфы. Если он не найдет помощи там, в главном святилище Греции, он не найдет ее нигде. Оракул Аполлона подал Оресту некоторую надежду, но предупредил, что он будет рисковать жизнью. По повелению дельфийской жрицы он должен отправиться в страну тавров и привезти оттуда священное изваяние Артемиды из ее храма. Если он доставит его в Афины, то окончательно исцелится и обретет душевный покой. Он уже никогда не увидит ужасающие лики своих преследовательниц. Поход в Тавриду был очень опасным предприятием, но от его исхода для Ореста зависело все. Он должен был совершить этот поход любой ценой, а Пилад никогда не позволил бы ему отправиться в Тавриду в одиночку.

Добравшись до храма, друзья поняли, что прежде, чем что-либо предпринять, нужно дождаться вечера. Пробраться в храм днем незамеченными было просто невозможно, и они ушли от него, чтобы найти убежище в какой-нибудь темной пещере.

Ифигения, печальная как всегда, выполняла свои обязанности по храму, когда перед ней предстал вестник, сообщивший, что в плен взяты двое молодых греков и их следует принести в жертву немедленно. Он послан передать ей повеление царя подготовить все необходимое для исполнения священного обряда. Ужас, который она уже так часто испытывала, снова охватил ее. При знакомой ужасной мысли об отвратительном для нее кровопролитии, о мучениях жертв она содрогнулась. Но в этот момент в голову ей пришла новая мысль. Она спросила себя: «А богиня ли повелевает совершать такие жуткие вещи? Разве она получает удовольствие от убийства?» И сама себе ответила: «В это я не верю. Кровожадна не богиня, кровожадны люди этой страны, а свою вину они сваливают на богов».

Пока она размышляла подобным образом, привели пленников. Ифигения отослала прислужниц в храм готовить все, нужное для жертвоприношения, и, оставшись с пленниками наедине, заговорила с ними. Она поинтересовалась, где находится их родной дом, дом, который они не увидят уже никогда. При этом она не могла удержаться от слез, и юноши были очень удивлены проявленному ею состраданию. Орест даже мягко попросил ее не слишком печалиться о них. Прибыв в ее страну, они прекрасно осознавали, что их может ожидать впереди. Но она продолжала свои расспросы. Братья ли они? Да, но такими их следует считать в силу их взаимной любви, но не по причине рождения от одних родителей. Как их зовут?

– Зачем спрашивать имя у человека, готовящегося к смерти? – медленно проговорил Орест.

– Ты даже не скажешь мне, из какого ты города? – продолжала она.

– Я из Микен, – ответил Орест, – этот город был когда-то знаменит.

– Ну, уж царь-то его был, несомненно, знаменит. Его звали Агамемнон, – последовала реплика Ифигении.

– Ничего не знаю о нем, – резко ответил Орест. – И давай закончим этот разговор.

– Нет, нет. Расскажи мне о нем, – попросила она.

– Он мертв, – отрезал Орест. – Его убила собственная жена. И больше не спрашивай меня ни о чем.

– Скажи еще одно, – зарыдала Ифигения. – Она, я хочу сказать: жена, жива?

– Нет. Ее убил ее же сын.

Трое долго молча смотрели друг на друга.

– Ну что ж, это справедливо, – содрогнувшись, проговорила Ифигения, – справедливо, но ужасно. – Она пыталась держать себя в руках. Потом она спросила: – А часто ли говорят о той дочери царя, которая была принесена в жертву?

– Только тогда, когда говорят о мертвых, – отвечал Орест.

Выражение лица Ифигении изменилось. Теперь она выглядела настороженной и напряженной.

– Я могу помочь и вам и себе, – наконец вымолвила она. – Согласитесь ли вы передать письмо моим друзьям в Микенах, если я вас спасу?

– Нет, только не я, – отвечал Орест. – Но мой друг согласится. Он прибыл сюда только ради меня. Отдай ему письмо и прикажи убить меня.

– Будь по-твоему, – подхватила Ифигения. – Подожди, пока я принесу письмо.

Она ушла, и Пилад повернулся к Оресту.

– Я не оставлю тебя здесь одного на погибель, – проговорил он. – Если я поступлю так, все будут называть меня трусом. Нет. Я люблю тебя, и мне не безразлично то, что скажут люди.