Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке - Винсент Дж. Питтс

На тот момент сторону Ормессона принял только Рокезан, но наблюдатели считали, что к нему присоединятся еще восемь судей. Таким образом, десять голосов будет подано против смертной казни. Шесть судей уже проголосовали за казнь, к ним наверняка присоединятся Вуазен, Понсе и Сегье. Счет выходил следующий: десять за изгнание, девять – за смертную казнь. Неизвестной оставалась позиция ла Бома, Катина и Понтшартрена: все трое подвергались давлению со всех сторон. Достаточно было, чтобы сторону Ормессона принял хоть один из них. Тогда бы стороны сравнялись и Фуке был спасен от эшафота – для смертного приговора требовалось большинство голосов. Если все трое проголосуют за казнь, расклад окажется двенадцать против десяти. Однако это означает для Фуке верную смерть, поскольку, как ясно понимал Ормессон, рассчитывать на королевское милосердие в данном случае не приходится [920]. На следующее утро по дороге в Арсенал Ормессон обменялся несколькими словами с родственниками Фуке, собравшимися там в надежде повлиять на судей. В палате он заметил, что Вуазен в чем-то яростно убеждает ла Бома. Поншартрен подошел к Ормессону и шепотом передал уверения ла Бома, что тот будет держаться своей позиции, невзирая на давление [921].

Ла Туазон, первый докладчик этого дня, скептически оценил доказательства по финансовым обвинениям и отклонил обвинение в государственном преступлении. Он принял сторону Ормессона [922]. Ла Бом, выступавший следом, произнес всего несколько фраз. Он тоже согласился с выводами Ормессона и рекомендовал приговорить Фуке к пожизненному изгнанию [923].

Массено из Тулузы[924] был краток, но ядовит. Как и Ормессон, он отказался придавать значение плану из Сен-Манде. Был ли он «государственным преступлением»? Нет, считал Массено, потому что Фуке не предпринял никаких действий [925]. Обнаруженный план доказывает только, что Фуке глупец и достоин насмешки [926]. Что касается финансовых преступлений, Массено заявил, что виновные есть, но это не Фуке.

Он поражен, что финансовые сделки, о которых идет речь, скреплены подписями и печатями других высокопоставленных лиц – имелись в виду покойный Сервьен и Сегье, сидевший во время этой речи в нескольких футах от выступающего [927]. На случай если этого окажется мало, он напомнил слушателям, что стадия судебного разбирательства была омрачена многочисленными «экстраординарными» событиями. Массено имел в виду манипуляции с доказательствами и участием Берье, который сейчас обвиняется по другому делу в хищении у короля миллиона ливров. Все это весьма тревожно и мешает прийти к надежным выводам по обвинениям против Фуке [928]. Тем не менее он согласен с заключениями и рекомендациями Ормессона и желает только добавить, что приговор должен включать в себя разрушение поместья Во-ле-Виконт [929].

Затем поднялся дю Вердье из парламента Бордо[930]. Разобрав основные пункты финансовых обвинений, он заключил, что сторона обвинения не доказала ни одного из них. Что касается «государственного преступления», дю Вердье, уже успевший воззвать к памяти Людовика Святого[931], не верит, что думать о грехе – то же, что совершать грех, или что это делает греховными все остальные действия думающего [932]. Он согласен, что Фуке, ослепленный честолюбием, пренебрегал своим служебным долгом и основательно запустил королевские финансы [933]. Подходящий прецедент наказания – то, которое понес Пуайе при Франциске I[934]. Подразумевалось отстранение от должности, внутренняя ссылка (домашний арест в каком-нибудь далеком краю) и штраф в 100 000 ливров [935].