Бедные дворяне - Алексей Антипович Потехин

стоящим на крыльце, он по невольному чувству унижения, проникшего в его душу, поспешил снять шапку и остановил лошадь.

Аркадий Степанович хотел говорить, но, заметив его, не узнал с первого взгляда и припоминал эту физиономию, которая казалась ему знакомою.

– Встаньте же, – повторил он. – Вон кто-то приехал.

Мужики поднялись и обернули головы к Никеше, который с открытой головой подходил к Карееву и, держа в одной руке шапку, другой торопился достать рекомендательное письмо Паленова.

– От кого ты? – спросил он Осташкова, когда тот подошел на близкое расстояние.

– От Николая Андреича Паленова, – отвечал Никеша, подавая письмо и кланяясь.

Кареев распечатал и стал читать. Когда он дошел до фамилии Осташкова, он вспомнил лицо его и поспешно обратился к нему.

– Ах, здравствуйте, я вас не узнал, – сказал он, протягивая руку. – Что же это вы стоите без шапки… Как это можно: накройтесь, пожалуйста…

– Ничего-с…

– Накройтесь, накройтесь… Это про вас мне пишет Николай Андреич?

– Точно так-с.

Кареев продолжал читать письмо.

– Вы хотите учиться? – спросил он, окончивши чтение.

– Точно так-с… Имею это желание…

– Очень рад и готов вам служить… Вот, скоты, смотрите, – продолжал он, обращаясь к мужикам. – Вот сама судьба посылает вам доказательство того, что значит ученье и как люди дорожат им. Вот смотрите: вот бедный дворянин, у которого большая семья, ему слишком тридцать лет, и, несмотря на это, он приехал ко мне, чтобы учиться грамоте, потому что, к несчастию, он не знает ее… Слышите: слишком в тридцать лет… Сколько у вас детей?…

– Пятеро-с…

– Видите: пятерых детей, жену, свой дом и хозяйство оставляет человек для того, чтобы учиться; просит, как милости, чтобы его образовали… А вы что?… Барин сам предлагает вам свои услуги, а вы отказываетесь от них, просите оставить вас дураками, неучами… А?… Не стыдно вам?… Видите: вот он дворянин, как ни беден, а все богаче вас, человек совершенно свободный, а видит, что без грамоты, без ученья жить нельзя… Подумайте-ка об этом!.. Отчего же вы-то так упрямитесь… А?…

– Его, кормилец, дворянское дело, – отвечал старик. – Коли он господин, ему уж без грамоты, известно, и жить нельзя… Вашему званью ученье от Бога показано, потому такое ваше дело… А нам, кормилец, по мужицкому нашему роду и без ученья прожить можно…

– Да ведь дурак ты этакой, люди-то все одинаковы… Я уж вам десятый раз это говорю… Пожалуй, всем можно без ученья жить… Было время, что и наши предки такие же дворяне, как и мы, даже познатнее нас, не умели читать… Да ведь почему же нибудь догадались, что надо учиться…

– Ну, да уж, кормилец, коли уж такая твоя крепкая охота, ну уж Бог с тобой, учи ребятишек, только парней-то, что покрупней, да девок-то нам ослободи… А уж девок учить, как ты хошь… Нет, уж девок учить, как ты хошь… Нет уж это… в разоренье нас введешь. И славу худую о себе пустишь… Вон и барин-то сам же приехал в ученье, а не хозяйку же свою прислал…

– Ну, старик, ты со мной не смей никогда говорить: ты меня только сердишь… Я вижу теперь, что вы народ дикий и тупой… Я хотел с вами поступать по-человечески, а вы как будто хотите меня заставить думать о вас, как и думают иные, что вас надо учить палкой, а не словами… Слушайте же: я хотел вам пользы, я трудился для вас бескорыстно, мучился, уча ваших глупых ребятишек, но вижу, что вы не только неблагодарны мне за это, но думаете, что я хочу притеснять и разорять вас… Наплевать же на вас, дураки этакие… С сегодняшнего дня ни девок, ни ребятишек ваших видеть не хочу, не посылайте ко мне никого, все ученье кончено… Ослы этакие… Ступайте домой…

– Дай Бог тебе здоровья, батюшка… Вечно будем за тебя Бога молить, что оставил эту науку…

Некоторые из мужиков кланялись в ноги. Лица у всех повеселели.

– Ах, дурачье… Дураки этакие… Ступайте вон… С глаз долой… Экой народ дикий…

Мужики шарахнулись всей массой и пошли домой с господского двора, веселые и довольные. Кареев злобно посмотрел им вслед и даже плюнул с досады.

– Каков народец! А?… – обратился он к Осташкову.

– Да-с!.. – отвечал Никеша, качая головой. – Какие непокорные… Им только дай потачку…

– Да нет, не то, а пользы своей не понимают… Да, ничего не понимают, хоть ты лоб взрежь, толкуя им…

– Помилуйте, да где же им понимать: народ серой-с…

– Право, здесь доживешь до того, что станешь, пожалуй, разделять убеждения Паленова, – проговорил Кареев в раздумьи.

– Пойдемте в комнаты.

– Вот только бы лошаденку прибрать…

– Я прикажу.

– Ну, очень хорошо-с… – проговорил Никеша и вошел в дом вслед за хозяином.

VIII

Кареев жил в небольшом старом доме, в котором провели всю свою жизнь его отец и его мать, экономничая и собирая состояние для своего единственного баловня-сына. Старики считались людьми бедными, но отец Кареева много лет служил по выборам и, умирая, оставил сыну около полутораста душ крестьян, нигде не заложенных.

По необходимости поселившись в старом родительском доме, Кареев старался обставить себя на столичный лад: выписал новую мебель, распустил большую часть многочисленной прислуги, оставив только крайне необходимую, положил всем оставшимся жалованье с тем, чтобы ему не докучали никакими просьбами об экипировке и т. п., обращался с ними не грубо, но не дозволял ни малейшей фамильярности и приводил всю прислугу в негодование требованием непривычной и непонятной для нее чистоты и аккуратности. Дворня ненавидела его за все новые порядки и горевала о старых.

Кареев ввел Осташкова в свой кабинет и предложил садиться. Осташков сел.

– Ну-с, так вы хотите учиться? – спросил его хозяин.

– Желаю… хоть бы немножко… Не оставьте своими милостями… – отвечал Никеша, привставая и кланяясь.

– С удовольствием, с большим удовольствием. И зачем же немножко… Нет, я займусь с вами вплотную… Мне теперь особенно интересно заняться с вами для того, чтобы убедить себя в одном вопросе. Я изобрел свою систему обучения грамоте, по моему мнению, весьма упрощенную и приспособленную к быстрому пониманию. Между тем деревенские мальчишки, которых я учил, оказались крайне тупы… Я хочу убедиться на вас, неужели в самом деле сословные преимущества влияют не только на внешнюю сторону человека, но даже утончают и усиливают самые нравственные способности человека: делают его более способным к пониманию и вообще развитию. Паленов в этом совершенно убежден, но он – человек старого века, хотя и корчит из себя современного, притом он только начитан, но страшно неразвит… По