Здесь и сейчас - Лидия Ульянова

В пузатом «кобальтовом» чайнике Надя заварила чай из рассыпной заварки, густо-коньячного цвета, терпкий, пахнущий духами. Я даже не стала спрашивать, отчего он пахнет парфюмом – помнила, что Кирочка часто бросала в чайник ложечку сухих цветков черемухи. Эту черемуху по весне собирали на даче и сушили, рассыпав на листе оберточной бумаги. И хранилась сушеная черемуха в старой жестянке с надписью «Чай № 36». Где были предыдущие тридцать пять чаев, никто никогда не задавался вопросом.

Чай мы пили в молчании, словно боясь испортить момент опасными разговорами, и молчание это не было тягостным. Словно мы знали все друг про дружку и ни к чему слова. Когда-то так чаевничали вечерами на кухне повзрослевшие Вера с Надей: присутствовали и банные халаты – прежде фланелевые, – и свежая заварка, и сушки, и пряники. Если присоединялась Кира, то девчонки трещали наперебой, рассказывая ей о дневных событиях, впечатлениях, переживаниях. Кира была отменной слушательницей и советчицей.

Теперь Киры не было, и мы молчали.

После чая Надежда сложила посуду в посудомоечную машину, протерла стол и пожелала мне спокойной ночи, пообещав утром разбудить и доставить в отель.

Я отправилась в свою ситцевую комнату, выключила свет и забралась под теплое одеяло.

Должно быть, виной всему крепкий чай, потому что сон никак не шел. В темноте я поминутно ворочалась с боку на бок, вяло шевелила мозгами, пытаясь что-то проанализировать и осмыслить. Что-то категорически не устраивало меня в сложившейся ситуации, что-то не складывалось. Какая-то важная деталь никак не находила своего места, а без нее отказывался правильно работать весь механизм. Я осознавала, что необходимо сделать всего один маленький шаг, чтобы дотянуться до истины, но в какую сторону должно было шагать? Вера Арихина, переставшая в последнее время терзать мое сознание, вновь ожила внутри и настойчиво требовала внимания.

Мне становилось жарко, и я скидывала с себя одеяло, мерзли плечи и ноги – вновь натягивала одеяло до ушей. Я переворачивала подушку, укладываясь щекой на прохладную сторону, но ничто не помогало. Окончательно измучившись, я скукожилась в эмбриональной позе и заставила себя замереть, чтобы не сойти с ума.

Я крепко зажмурилась, пытаясь взять себя в руки, и в этот самый миг проснувшаяся внутри меня Вера словно вырвалась наружу, дернув за собой.

Я вдруг ясно ощутила себя лежащей в гамаке в тот злосчастный день, пригреваемая солнцем, накрытая старым Кириным халатом.

…я открываю сонные, подслеповатые глаза и в лучах бьющего в лицо света вижу нечто странное – два идеально ровных темных кружка. С удивлением скольжу взглядом дальше и вижу, что странные круги – окончание чего-то, представляющего собой гладкие, впритык друг к дружке трубки темного металла, вторым концом проросшие в кусок отполированного дерева. Это стволы, стволы папиного охотничьего ружья. Ружье крепко сжимают две бледные руки – гладкая кожа и короткостриженые аккуратные ноготки, покрытые бесцветным перламутровым лаком, пальцы напряжены, словно сведены судорогой. Руки знакомы мне не хуже собственных. Руки моей сестры…

Вот оно! Вот та самая мелочь, что никак не давала покоя. Если бы я была повнимательнее, если бы старательно не гнала от себя гнетущее последнее видение из последнего сна, то не оказалась бы сейчас в этом доме, в столь опасном соседстве. Я должна была, обязана сообразить раньше, когда впервые увидела во сне эти руки: они были слишком бледны, незагорелы, слишком женственны и не могли принадлежать Любомиру, который пол-лета провел на даче и покрылся темным, въевшимся в кожу загаром.

Что же теперь делать?

Я чувствовала себя мышью, бездумно нырнувшей в мышеловку за кусочком сыра. И как та глупая мышка, в испуге замерла, забившись в угол кровати, к самой стенке, по-животному трясясь от страха. Как я могла совершенно потерять бдительность, приехать сюда с сомнительной теткой? Нужно было сразу идти в полицию, нужно было рассказать все Клаусу и Павлу – они бы нашли оптимальный, законный выход, раз уж у меня ум за разум зашел. А теперь что? Делать вид, что ничего не понимаю? Как там у русских: «Я не я и хата не моя»? Постараться сохранить хладнокровие, утром найти в себе силы спокойно смотреть убийце в глаза, побыстрее добраться до гостиницы и унести ноги из этой страны. Сомневаюсь, что летом меня удастся заманить сюда снова, тем более с ребенком. А пока следовало просто терпеливо дождаться утра – о сне речи быть не могло. Часы показывали два ночи.

В сложившейся ситуации вопрос «Зачем?» даже не всплывал в моей голове. Как же так получилось? Зачем Надежда все это подстроила?

От тревожных мыслей меня оторвали доносившиеся с улицы звуки. Показалось, что хлопнула дверь, послышалось мерное урчание, похожее на звук работающего мотора. Я избрала для себя хлипкую защиту – закуталась в одеяло и в таком виде прокралась к окну, осторожно выглянула во двор. Мне не почудилось – около входной двери выпускал дым из выхлопной трубы черный внедорожник, он мигнул мне фарами и стремительно вылетел в распахнутые ворота. Но я все же успела рассмотреть водителя – Надежду Арихину, уносящуюся в неизвестном направлении, несмотря на заверения в том, что не садится выпившей за руль. Куда она спешила в столь поздний час по занесенной снегом проселочной дороге?

Придерживая рукой мантией волочащееся одеяло, я, уподобившись давешней мыши, принялась в панике метаться по мышеловке – выскочила из комнаты и забегала по чужому жилищу, бесцеремонно распахивая все попадающиеся на пути двери. Спальня с не успевшим выветриться запахом хозяйки, холодный кабинет, мерно гудящая бойлерная, санузел, пустой гараж, несколько кладовок, доверха забитых бытовой химией, бумажными полотенцами, запасными постельными принадлежностями, домашними заготовками и спиртным, – в этом доме я смогла бы автономно просуществовать долгое время. Только вот отведено ли мне это время? Да я и не собиралась здесь оставаться.

Дом словно вымер – ни души, исчезла даже Фатя, даже Буська. Впрочем, на помощь последней рассчитывать не приходилось: что мог сделать для меня голосистый комок теплой шерсти? Но куда они делись-то? Входная дверь – массивная и крепкая – оказалась запертой и нисколько не поддалась моему натиску. Я лишь ушибла плечо и отбила пятку. Окна первого этажа оказались забранными снаружи металлическими решетками, а окна второго были слишком высоко, чтобы прыгать. Да и что я стану делать, оказавшись на морозе? Мне не под силу вернуться в дом, вскарабкавшись по стене до второго этажа. Внезапно на глаза попался телефонный аппарат, я обрадованно схватила его, принялась тыкать в кнопки. Аппарат работал, но русских номеров я не знала, а с немецкими проклятое устройство не хотело меня соединять.

Издалека почудился мелодичный звук, что-то отдаленно знакомое. Я не сразу сообразила, что это требует ответа мой внезапно оживший телефон, брошенный на тумбочке у кровати. Путаясь в одеяле, спотыкаясь, бросилась в свое ситцевое пристанище, дрожащей рукой нажала кнопку вызова и услышала такой родной, сердитый голос:

– Таня, куда ты пропала? Я ищу тебя весь вечер. Ты на часы смотрела? Не советовал бы тебе ночью ходить здесь одной.