Призови сокола - Мэгги Стивотер

Ничего.

Прохладный сумрак парковки сменился сиянием иного дня. Фарух-Лейн и Парцифаль шли вдоль шоссе, забитого машинами, как быками на бойне. Все сверкало от выхлопного газа и дыма. Судя по надписям, дело происходило в Соединенных Штатах. Судя по деревьям – к востоку от Миссисипи. Впереди виднелся город, и машины на всем шоссе устремлялись в одну и ту же сторону – прочь от него.

Город горел.

То, что было за пределами шоссе, тоже горело. Горел город, горел мир.

Лицо Фарух-Лейн пылало от жара.

Огонь шептал, что никогда не потухнет. Он поглотит всё.

Пожрет, пожрет.

Огонь делал то, что обещал. Это было отдаленное будущее. Все видения здесь сходились. Каждый Провидец видел одно и то же.

Картинка изменилась. Появилось ближайшее будущее. Оно всегда было разным. Именно оно и интересовало Модераторов. Расшифруй ближайшее, чтобы предотвратить дальнейшее.

Эта часть видения была несвязной. Расколотой на кусочки. Картинка дергалась и спотыкалась, неистово перескакивая от образа к образу.

Старый обшарпанный дом. Силуэт человека на вздыбленной лошади. Странная, похожая на остроконечную шляпу куча кирпичей или камней. Лестница. Тела. Маленькая бесформенная замочная скважина. Гроб, а в нем – рот, разинутый в поисках воздуха.

Всё умирало, и видение в том числе.

Фарух-Лейн поняла, что держит безжизненную руку Парцифаля, сидя позади безликого торгового комплекса в округе Колумбия. Ничего внешне ужасного не было, не считая того, что его снова вырвало, но, тем не менее, Фарух-Лейн отчетливо видела, что всё в его теле какой-то неправильной формы, как будто там внутри произошла авария. В совершенно неожиданных местах возникли провалы. Вполне возможно, Парцифаля вырвало тем, что находилось на их месте.

Он был мертв.

Нет. Не совсем.

– Поторопитесь, – прохрипел Парцифаль.

И умер.

Диклану просто не верилось, что Ронан снова бросил его в беде. Его «БМВ» стоял перед домом, когда Джордан высадила Диклана (не имело смысла теперь притворяться, будто она не знала, где он живет), но, когда Диклан проснулся, несколькими часами позже, машины уже не было. Диклан написал брату: «Сегодня я должен разбираться с Мэтью?», и Ронан ответил: «Папочка работает, детка».

Диклану хотелось пробить кулаком стену.

Он не знал, что на него нашло.

Казалось бы, встреча с Джордан должна была помочь ему выпустить пар и примирить Диклана с очередным десятилетием тоскливой спячки, но она произвела обратный эффект.

Он приготовил Мэтью завтрак – сосиски из холодильника, яичница, толстый тост из органического местного хлеба, который прислали сенатору с фермерского рынка. Мэтью сидел молча за столом на кухне, не ерзал, не болтал ногами, не смеялся, не напевал – не делал ровным счетом ничего раздражающего. С тех пор как он переехал к Диклану, старший брат частенько мечтал, чтобы Мэтью вел себя потише – не жевал с открытым ртом, меньше болтал, меньше цитировал шутки с вебсайтов, реже ронял вещи и ушибался обо всё подряд с громким «ух-ха-ха!», не топал по лестнице, как семилетний ребенок…

Но теперь, когда Мэтью затих, Диклан об этом пожалел.

Он подошел и сел рядом с братом.

– Сердишься?

Мэтью гонял еду по тарелке.

– Тебе грустно?

Мэтью выстроил сосиски в ряд и проложил их кусками яичницы.

– Я не сумею тебе помочь, если ты будешь молчать.

Мэтью смотрел на свой завтрак так, как будто тот мог сбежать, если отвести взгляд.

– Это худшее из того, что вы со мной сделали.

Формулировка была интересная, но не то чтобы неверная. С существом по имени Мэтью Линч и впрямь произвели ряд действий. Ронан навязал ему жизнь, а Диклан решил за него, каким образом она будет устроена, прекрасно понимая, что, если правда выйдет наружу, случится катастрофа. Да, они с ним это сделали. Да, Диклан признавал, что они виноваты.

Он отвел со лба Мэтью кудри. Он так часто проделывал это – с тех самых пор, когда Мэтью был маленьким – что иногда даже видел во сне. Его пальцы помнили густые волосы брата, круглый лоб, приятное тепло кожи.

– У меня есть душа? – спросил Мэтью.

– Не знаю.

– У меня есть волшебные способности?

– Сомневаюсь.

– Я неуязвим?

– Я бы не стал проверять.

– А тебя тоже приснили?

Диклан покачал головой. Нет, он был человеком в нечеловеческой семье.

– Значит, если Ронан умрет, я засну, как папины коровы и как мама?

Это был риторический вопрос. Несколько минут стояла тишина. Диклан слышал, как в соседнем доме разговаривают по телефону. Соседи были добродушными крикунами. Они хотят отменить бронирование билетов, сообщили они в телефон, их просто почти никогда не бывает дома и они не могут подтвердить свое решение онлайн. Соседи лгали. Они всегда были дома.

Диклан постарался утешить брата.

– Мэтью, все умирают. Нам нужно с этим смириться. Мы знаем, что упасть со скалы, съесть отраву или выйти на дорогу перед едущим автобусом – опасно. Тебе всего лишь придется добавить в этот список осознание того, что для тебя опасно, если что-нибудь случится с Ронаном. По сути, ничего не изменится. Теперь ты просто знаешь, что папа купил тебе номер страховки на черном рынке.

– Что-что он сделал?

Диклан продолжал:

– И мы можем больше не врать тебе, отчего ты никогда не проходил медосмотр в школе.

– Почему?!

Диклану очень не хотелось говорить.

– На тот случай, если у тебя нет внутренних органов.

Мэтью издал сдавленный звук. И уронил голову на руки. Диклан не знал, что хуже – быть пойманным на лжи или сомневаться, стоило ли в принципе лгать. А вдруг Мэтью было бы проще расти, зная, что он ненастоящий? Что он – часть воображения Ронана, нечто настолько зависимое, что он не сможет жить, если средний брат умрет? Что его существование подчиняется нездешним правилам (когда некий незримый внешний источник энергии колебался, Мэтью тоже начинал отключаться, как мотор без топлива)? Диклан думал, что дарит ему реальность. Возможность считать, что он настоящий и цельный, в той же мере достойный любви, как всякий человек, который пришел в наш мир обычным путем. Не вещь. Не чье-то создание. Человек.

Очень тихо Мэтью сказал:

– Я ненастоящий брат.

– Что? – переспросил Диклан – подлинный ненастоящий брат.

– Вы двое – настоящие Линчи. Ты и Ронан. Настоящие братья. А я фальшивка. Я просто…

Это было ужасно.