Год лемминга - Александр Громов

Я все же не выдержал: сдавил посильнее отработанный патрон потоэкстрактора, иногда это помогало. Удача моя не кончилась – помогло и сейчас. Дрожь понемногу унималась. Поесть, что ли? Нет, сначала поспать, хоть полчаса. А потом уже развести водой последний стограммовый пакетик и поесть, прежде чем выбраться отсюда. Наверх. Интересно, цела ли еще хибарка – «загородная резиденция» покойного Вахтанга Ираклиевича, лучшего фельдшера из всех, кого я знал? В двадцатом меня доставили к нему с признаками клещевого энцефалита, говорить я уже не мог, только мычал, – а он, вливая в меня лошадиный гамма-глобулин (человеческого в радиусе ста километров не оказалось, хоть умри, а высланная Кардиналом группа медиков застряла в Адлере из-за циклона), вел надо мною нескончаемый монолог о жизни и искусстве, поминутно сворачивая на любимый предмет. «Скрябин? Как же, как же… Олухом надо быть, чтобы так помереть, вольно ему было давить тот чирей! Кхм. А музыка – божественная, и без света хороша…»

Я так и заснул под третью симфонию «Божественная поэма», и в моем сне было только это: музыка и свет.

А когда я проснулся, свет действительно был. Довольно яркий белый свет. Из круглой дыры сухого колодца в потолке свисала веревка, а под дырой, в трех шагах от меня, держа на коленях яйцеобразный живот с прижатым к нему матовым цилиндром фонарика, на обыкновенном складном стуле сгорбился Кардинал.

– Ну вот и я, Миша, – сказал он. – Ты ведь хотел со мной поговорить, а?

Сильнее всего Малахова поразил именно этот стул, столь же неуместный на глубине ста двадцати метров под поверхностью земли, сколь дик был бы баобаб на арктической льдине. Ага, вот оно что… Кардинала спускали в колодец на веревке. На этом стуле.

– Что же ты наделал, Мишенька? – сказал Кардинал голосом старика Муразова, отечески укорявшего беспутного Чичикова, но громче, чтобы голос не потонул в шуме низвергающегося в озерко водопадика. – Ну зачем тебе понадобилась вся эта беготня, а? Дома не сиделось?

Акустика сводов странно дробила его голос. Шумела и плескалась вода в озерке.

– Нашли, – сквозь зубы проскрежетал Малахов. Откашлялся, прочищая горло, помотал головой. – Все-таки нашли…

Мысль лихорадочно работала. Исхитриться, вывернуться и на этот раз… Как?! Вряд ли Кардинал рискнул спуститься в одиночку, должен ведь понимать, сколь опасна загнанная в угол крыса. За валунами можно спрятать слона, не то что двух-трех скорохватов… Тогда почему не взяли сонного? Ничего не понятно. Неужели он тут все же один?

Взять в заложники? Кардинал не глуп, вряд ли у них не продуман такой вариант…

Бежать! Сейчас же. Уносить ноги. Только бы успеть расшатать камни в конце лаза. А Кардинала – по голове…

Дико ожгло затылок. Рука сама зашарила в бесформенном глиняном коме, бывшем когда-то сносным на вид герморюкзачком. С первого захода нащупалась только фляжка.

Кардинал расценил это по-своему:

– Выпей, Миша, выпей. Такие разговоры вести трезвому – все равно что голым задом в улей сесть. Пей, мальчик мой… Выпил? Ну вот и молодец. Жаль, закусить нечем. А скажи-ка мне, Мишенька: ты веришь в то, что один человек ценнее другого?

– Вы тоже, – огрызнулся Малахов, с трудом оторвавшись от фляжки. Боль отступила вместе с мыслью о немедленном бегстве. Зар-раза, где же таблетки?!

– Допустим. Ладно, философских споров я с тобой вести не буду, я ведь так – поболтать пришел…

– А… ну да, – огорошенно сказал Малахов. – Ну и… какие новости наверху?

– Плохо, Миша. Лавина, как ты и хотел. Завтра похороны президента. Но держимся. За тебя в Санитарной Службе пока что Лебедянский, а Гузь – в больнице с инфарктом…

– Погодите, – перебил Малахов, – какого президента?

– Президента Конфедерации, естественно. Не сумел даже толково отравиться, помучился… Официально – разрыв аневризмы или что-то вроде того. А ты как думал, Миша? Твой фактор Т косит политиков еще побольше, чем простых смертных, оно и понятно – плесень человеческая… Сам должен понимать: какой хороший человек полезет в ту грязь, к паукам в банку?

– Знаете, – кивнул Малахов. – Впрочем, я догадывался. Филин успел передать?

– Что убивает не людей, а людишек? Он. Домоседов поверил сразу, а я сомневался до самого твоего… до твоего ухода, так скажем. Ну, сейчас, сам понимаешь, это известно всем… кому нужно. Факты вопиют.

Большая капля сорвалась с потолка точно на лысую макушку. Кардинал вздрогнул, и Малахов невольно отвел глаза. Странно и, пожалуй, неприятно было видеть простые человеческие рефлексы у этого старичка.

– Как вы меня нашли?

– Зачем тебе знать это, Миша?

– Ладно… Чего вы от меня хотите?

– Лекарство, Миша. Ты понимаешь, о чем я. Информация с той дискетки, что ты отобрал у Кручковича. В обмен на любые гарантии.

– О чем вы, Павел Фомич? – изумился Малахов. – Какое лекарство? Какая информация? Нет никакой дискетки.

– Правильно, нет. Ты ее сжег. Но перед этим внимательно изучил. А ведь у тебя профессиональная память, Мишенька. Ну так как?

– А вам не приходит в голову иной вариант: ни Филин, ни Кручкович, ни я решения так и не нашли?

Кардинал беззвучно смеялся – трясся фонарик в прижатых к животу руках, прыгали фантастические тени.

– Спасал, значит, свою шкуру? Ох, дай отдышаться… А ты шутник, Миша. Насмешил. Видел ты когда-нибудь такое диво – функционера, бегающего от ответственности? Представь, я тоже не видел. Вот взвалившего на себя ненужную ответственность – одного вижу.

– А Краснопольский?

Кардинал промолчал.

– Что с моим сыном? – спросил Малахов.

Кардинал крякнул.

– В порядке твой сын. Долечивается у хороших специалистов. И женщина твоя в порядке, поверь слову. Кот твой и тот в порядке: живет в твоем доме хозяином, жрет как сенбернар… Возвращайся, Миша.

– Под Суд Чести?

– Забудь. – Кардинал махнул ладошкой. – Чтобы я отдал тебя под суд? Не скрою, были такие мысли… Теперь не вижу смысла. А скоро это станет просто неловко: спасителя человечества – угробить голосованием! Поработаешь еще, ты мне нужен. Ты ведь уникальный интуитивист, мой мальчик, и почти не ошибаешься. Я не знаю, как тебе это удается, и согласен не знать, а только ты подумай хорошенько: обманываю я тебя сейчас или нет?

– Нет, – признал Малахов. – Но я не хочу.

Молния пронзила мозг – пришлось стиснуть зубы.

– Ты ведь не только интуитивист, мой мальчик, – продолжал Кардинал, как будто не заметив этого «не хочу», – у тебя ведь еще завидное чувство самосохранения. Потому-то я и приказал ни при каких обстоятельствах не причинять тебе вреда. Не стрелять даже в ногу, даже иглой. Решил простить – и оказался прав. Жаль только, что это не пришло мне в голову раньше. Я хочу, чтобы ты вернулся к работе, твоей должности у тебя пока никто не отнимал. Вот только…