Ни страха, ни надежды. Хроника Второй мировой войны глазами немецкого генерала. 1940-1945 - Фридо фон Зенгер

В Риме все еще ставились оперы и проходили концерты. Мои итальянские и немецкие друзья рассказали артистам, что мне очень нравятся их голоса, звучащие в пении так естественно. Поэтому после спектакля оперные певцы приехали ко мне в Кастель-Массино, чтобы спеть для нас. Однако для таких сильных голосов требовалось большое пространство, которого там не оказалось. Я навестил несколько раз главного аббата барона Штотцингена. Старик сохранил свой острый ум и безграничную доброту. Во время святой мессы в Великий четверг я получил причастие из его рук сразу же после гроссмейстера Мальтийского ордена князя Чиджи, после чего мы оба позавтракали с аббатом.

Успех в Кассино несколько стабилизировал политическую ситуацию в оккупированной немцами части Италии. Вера в непобедимость Германии еще не полностью исчезла. Разумеется, фашистский режим, восстановленный после освобождения Муссолини, оставался не более чем вывеской. Даже если бы там были более достойные люди, они не могли иметь никакого влияния, поскольку у них не было реальной власти. В районах боевых действий префектам не удавалось помочь населению с эвакуацией и снабжением. Рим все больше и больше заполнялся людьми, они голодали, а из Неттуно уже доносился грохот пушек. В этой смутной обстановке не было недостатка в развлечениях определенного рода. Из-за светомаскировки в Риме приглашенные на вечеринки итальянцы вынуждены были оставаться там до утра.

С обеих сторон существовали теперь итальянские правительства, соответственно настроенные к воюющим. Итальянцы, естественно, хотели, чтобы союзники полностью оккупировали их страну, потому что это был единственный способ закончить войну. Жители той части Италии, которая была оккупирована союзными войсками, были хотя бы избавлены от бомбежек, и для них война, если не считать оккупации, практически закончилась. Немцы никогда бы не отвоевали ту часть. До нас доходили сведения, что жизнь у итальянцев в союзной зоне нелегкая, питание весьма скромное и отношение союзных войск не совсем удовлетворительное. Возобновились прежние распри, и подскочили цены. Денежное содержание американского солдата равнялось окладу германского штабного офицера. У них не было возможности отсылать деньги домой, потому они их тратили. В Кастель-Массино я встретился однажды с княгиней П., которой удалось перейти через линию фронта в Кастельфорте. Она утверждала, что значительная часть жителей Неаполя живет проституцией, а фашизм там благодаря недовольным переживает некоторый ренессанс. Я хорошо представлял себе это. Княгиня прибыла, чтобы получить от дуче средства для вербовки фашистов по ту сторону фронта. Она действительно осуществила свой план и несколькими неделями позже проскользнула обратно через линию фронта. Между прочим, она свободно говорила по-немецки.

Однако даже в новой республике Муссолини оставались люди, никогда не терявшие веры в немцев. Это были неисправимые фашисты, воспринявшие мировоззрение национал-социализма. Для нас, германских военачальников, они могли стать большой помехой, ибо их деятельность затрагивала взаимоотношения между двумя народами. Эти фашисты искали врагов не по другую сторону фронта, а среди монархистов, духовенства, знати, а также в Генеральном штабе. Они считали, что выход Италии из войны произошел из-за предательства тех кругов, которые были «враждебны народу». Они объединяли свои усилия с аналогично мыслящими людьми в Германии и поддерживали тесные связи с СС и СД. На СД они работали в качестве информаторов против находившихся под подозрением офицеров вермахта. В эту категорию, естественно, попадал и я. Но эти фашисты все-таки составляли незначительное меньшинство.

Мне было особенно жалко женщин, находившихся в зоне боевых действий. Холодными зимними ночами им приходилось бросать свои дома и очаги и уходить с маленькими детьми на руках, с глазами, полными горя и страха. Однако миграция населения на север была не больше, чем в обратном направлении, поскольку на севере нечего было есть. Многих можно было остановить только силой, они говорили, что лучше умереть под обстрелами, чем от голода. Поэтому я принимал лишь пассивные меры для предотвращения любой эвакуации. Хуже всего стало весной, когда весь урожай прошлого года закончился, а для доставки муки из более благополучных районов ни фашистское правительство, ни немецкая военная администрация не выделили средств. Неудивительно, что люди предпочитали гибель под огнем любым другим способам смерти. Знатные семейства бывшего папского государства относились к немцам более дружественно, чем дворянство Пьемонта. Многие из них были связаны кровными узами с германским дворянством и гордились этим. Они ощущали также необходимость опереться на большого германского соседа, возможно по историческим причинам. До объединения королевства Папская область была тесно связана с габсбургской династией и оставалась естественным противником Савойского дома, объединившегося с либералами против консерваторов. Ныне Савойский дом оказался разгромлен. Он взрастил фашизм и, по мнению старых партикуляристских семейств, заплатил за свою манию величия потерей независимости. Даже строгий католицизм этих семейств не отвращал их от Германии. Они знали, что многие их немецкие родственники и друзья остались верны церкви.

С этими людьми я вел что-то вроде второй, или двойной, жизни в своем доме, радуясь наступлению весны и любуясь окружающим пейзажем с ягнятами, пасущимися под цветущими деревьями. Передо мной открывался далекий вид через пологие склоны холмов к цепи белоснежных гребней Абруцци, вонзающихся остриями в синее небо. Среди войны на рассвете, когда ворковали голуби и кричали петухи, здесь царила такая мирная атмосфера.

17 апреля я передал командование 14-м танковым корпусом своему заместителю, чтобы выехать в ставку фюрера для награждения. Мне жаль было расставаться с офицерами моего штаба, которые стали для меня добрыми друзьями, и покидать этот маленький домик, где я провел столько приятных часов. Я чувствовал, что вскоре все может измениться.

На машине я добрался через Апеннины до Адриатики. Когда подъехали к морю, почувствовал, что должен сбросить с себя одежду, которую так долго не снимал. Выйдя из машины, я покорился безмятежности всепобеждающей весны. Это был час блаженства.

Пустынная дорога вдоль побережья вела меня к цели, которая давно привлекала меня. Равенна, насколько я знал, расположена не на возвышенности или вершине горы, подобно многим итальянским городам, а на широкой бесцветной равнине. Люди говорят об обаянии Брюгге, безжизненного города, напоминающего о Средневековье только своими стенами и рисунком улиц. А великие времена Равенны закончились не шесть, а двенадцать веков назад. Памятники той эпохи полностью сохранились, и странно сознавать, что встречаешься здесь лицом к лицу с VII столетием. Создается впечатление, будто с тех времен ничего не происходило. Это не просто какой-то город того периода, а Равенна – столица готов, часть Византии, мост между Востоком и Западом.

Из-за опасности разрушения мозаики Сан-Витале и гробницы Галла-Плачидия были замаскированы или спрятаны, но в Сан-Аполлинаре все осталось на виду: странная процессия одинаковых дев, подносящих корону Создателю. За тысячу лет мозаики не потеряли своего блеска. Эти женщины словно движутся по дороге, ведущей от земных тягот к небесному покою, и даже их шаги – словно гимн покою и сама молитва. Эти изображения излучают торжественность и чистоту.