Тайнопись - Михаил Гиголашвили

Когда дождь перестал бесноваться по крыше, Лука попросил у Йорама баранью кацавейку, накинул её на плечи и двинулся дальше по лесной прели, став похожим на пастуха: бородатый, кряжистый, с посохом и мешком.

Через несколько часов он оказался там, где лесная тропа выходит на большую дорогу. Не успел на обочине передохнуть, как из леса бесшумно вынырнули два всадника. Копыта лошадей обмотаны тряпьем. Всадники оказались рядом с Лукой. Один спрыгнул на землю.

— Кто такой? — закричал он, рывком поднимая Луку с земли и обыскивая рукой в железной перчатке со свободными пальцами. — Шпион? Сикарий? Христ? Давно за тобой следим!

Лука, опешив, не сразу понял его речь, хотя учил латынь в Кумране. Он в недоумении глядел на всадника. Злые глаза. На груди, в середине кольчуги — выпуклый медный кулак. На лбу — тоже бляха со сжатым кулаком.

«Вот они какие, римляне…» — вспомнил Лука слова лесников: «Убивают всех!»

— Ты глухой, свинья?.. — закричал всадник, срывая с его плеча мешок и высыпая содержимое на землю.

— Да что ты… — начал Лука, подбирая слова.

Тут другой солдат, соскочив с коня, схватил его за руки, завернул их назад и связал за спиной, потом поворошил коротким мечом пожитки:

— Гляди!.. Перо!.. Пергамент!.. Краски!..

— Всё ясно!.. Лазутчик! — согласился Манлий.

Солдаты потащили его к дереву. Намотав веревку на сук и привязав его, как скотину к плетню, они быстро забросали всё обратно в мешок.

Манлий пригладил редкие волосы. Брит до синевы, с розовым свежим шрамом на щеке. Бляха во лбу на цепочке.

— Христ? — спросил он у Луки.

Лука в замешательстве кивнул.

Манлий буркнул:

— Гордишься, что ли?.. Невесело же ты кончишь, собака!

— Каждый волен веровать по-своему, — начал было Лука, но другой остановил его:

— Заткнись!

Лука замолк. Понуро стоял возле дерева, не зная, что делать: сесть, стоять?.. Веревка резала запястья, и он, повернувшись к лесу спиной, стал исподволь шевелить кулаками, ослабляя узлы. Солдаты отошли к дороге, совещались и, казалось, чего-то ждали.

Вот послышался неясный шум… Ближе и яснее…

Стали различимы бряцанье железа, ропот, гул шагов. Из-за поворота начали появляться люди. Солдаты!.. Они шли толпой, и даже издали было видно, как они устали.

— Поворачивай его спиной к дороге! — засуетился Манлий, и они грубо повернули Луку, чтоб он не видел солдат.

— Вот третья центурия, у них уже есть пленные. Сдадим его туда! — предложил другой.

Они отвязали Луку от дерева и стали волочить его задом: Манлий — за связанные руки, а другой — за волосы. Вместе с рывком и толчком:

— Эй, еще одного берите! — его забросили в строй и сунули веревку детине-солдату. Тот было заворчал, но Манлий прикрикнул на него: — Ты что?.. Я приказываю! Исполнять! Это лазутчик! Головой отвечаешь!

Солдат сделал гримасу и замахнулся на Луку:

— Дернешься — глаза повышибаю!..

Всё произошло так неожиданно, что Лука только подчинялся. Да и что было делать?.. Хаотично прыгали мысли. Он так давно не видел людей — и вдруг такое! Римляне!..

Он стал оглядываться. По лицам солдат понял, что они злы от усталости и голода. Отовсюду слышны ругань и крики. У многих поклажа волочилась по земле. Пахло потом немытых тел. Справа от него двое солдат, на ходу разливая из фляги, угрюмо о чем-то переговаривались. Поблескивали синие наспинники. А вдали, высоко над землей, покачивался на древке громадный железный кулак.

Впереди семенили две щуплые фигуры. Они были скованы палками наподобие ярма, как быки в арбе. Лука невольно ускорил шаг. Рывок веревки вернул его назад, но он успел разглядеть, что это был мальчишка-подросток и старик в белой рубахе до колен. Лицо старика было красно от натуги, челюсть лежала на доске. Мальчишка, рыжий, в рванье, изредка поднимал руки к доскам и царапал дерево, хрипя. Оба часто перебирали ногами.

«Пленные!» — понял Лука.

— Приор! Приор! — вдруг послышалось вокруг.

Солдаты быстро завинтили флягу. Все подтянулись. Топот приблизился.

— Этот? — указал приор копьем па Луку, вскидывая медный налобник.

— Да. Лазутчик! — сообщили ему. — У леса изловили.

— В лагере привести ко мне! — приказал приор и щелкнул копьем старика по спине: — Живее, падаль! — и уколол острием мальчишку под зад: — И ты не спи, недоносок! Шевелись!

Старик засеменил чаще. Заспешил и мальчик. Не попал в ногу, и оба повалились в пыль. Приор галопом поскакал дальше. Из-под копыт в солдат полетели комья грязи и камешки. Солдаты с руганью, пинками, стали поднимать упавших.

Две центурии Карательного легиона, отставшие от главных сил из-за дождей и нехватки лошадей, шли по вязкой дороге. Мелкие камни врезались в подошвы, и часто какой-нибудь солдат, прыгая на одной ноге и держась за соседа, выковыривал их из сандалий.

«Всё разъяснится!» — успокаивал себя Лука. Идти с завязанными сзади руками было трудно. На старика и мальчишку он старался не смотреть. Только один солдат отделял Луку от леса. Но Лука не думал бежать. Да если б и хотел — не мог. Он еще верил, что сумеет убедить приора в том, что он — не лазутчик, а просто человек. Он молча шел, изредка оступаясь, за что и получал рывок цепи и ворчливую брань детины. Но старик и мальчишка спотыкались всё чаще, их почти волоком тащили солдаты, пиная за каждый неверный шаг. Оба натужно хрипели и булькали в ярме. «А их за что?»

Скоро Лука стал впадать в оцепенение, не мог оторвать глаз от спин солдат: они то удалялись, то приближались, грозили раздавить. Он видел мельчайшие царапины на кольчугах и шлемах. Мотал головой, но оцепенение не проходило.

Вдруг он заметил: далекий железный кулак, качаясь, повернул вправо. Солдатская змея стала изгибаться и сворачивать вслед за ним. Грохот и скрежет стали громче. И с каждой новой повозкой звон усиливался, мешаясь со скрипом башенок, которые на разборных колесах подпрыгивали на дороге. Башенки сталкивались с дребезжащими камнеметнями. Колеса едва вращались от грязи и застревали в ямах.

Теперь шли по безлюдному селу, где обгоревшие дома стояли открыты, бродили собаки с поджатыми хвостами и торчали зубчатые балки проваленных крыш. Тут и там были видны таблички с номерами — это дежурные по лагерю раньше других вошли в село, чтобы приготовить еду и ночлег. Солдаты выходили из строя и тащились к своим номерам.

— Чего палатки открывать, возиться? Вон домов сколько пустых! — роптали иные. — Лишь бы людей мучить…

— В домах скорпионы, змеи… Псы одичалые. Всего ожидать можно… Приор правильно приказал палатки ставить! — возражали другие.

— Да в задницу твоего приора вместе с его палатками!.. И легата туда же шелудивого!.. Сами, небось, на коврах спят! — нехотя ругались солдаты, разбредаясь кто куда.