Утка, утка, Уолли - Гейб Роттер

Настроение в толпе изменилось. Я это почувствовал, хотя так и не понял, что произошло: толи Лайонзу удалось вызвать сочувствие аудитории, толи, наоборот, «коллективное бессознательное» стало проникаться к нему неприязнью, — но зрители явно разволновались.

— Этот мошенник создал сложнейшую оркестровку хитроумной симфонии лжи, угроз и всеобщего замешательства, — продолжал Лайонз. — Честно признаюсь, мы еще не раскрыли его подлый замысел до конца. Для воссоздания общей картины нам не хватает некоторых деталей. Но мы знаем достаточно. — Он снова выдержал паузу, чтобы собраться с мыслями и чтобы дать аудитории возможность осмыслить услышанное.

По рядам зрителей пронесся взбудораженный ропот.

— Леди и джентльмены… все закончится здесь. Сегодня. Я не один пострадал от его махинаций. Есть еще много клиентов-тире-жертв Джерри Сильвера — людей, чьим доверием он так беззастенчиво злоупотреблял. Трое из них сейчас находятся здесь, на этой сцене. — Лайонз указал на меня, Рамону и Марри. — Шантажом и обманом мистер Сильвер использовал их в качестве пешек в большой игре. Целью этой игры, как я уже говорил, был суперприз в десять миллионов долларов, которые мистер Сильвер вымогал у вашего покорного слуги. Он использовал этих людей, а потом, когда они стали ему не нужны, попытался от них избавиться. Как от ненужных свидетелей. Один из этих людей — сотрудник нашей компании, умный и одаренный молодой человек, чье доброе имя стараниями мистера Сильвера было попросту втоптано в грязь. Мало того, что его обвиняют в том, что он якобы пишет тексты для Орал-Би! Его еще подозревают в убийстве! Полиция объявила его в федеральный розыск по подозрению в убийстве, которое он не совершал! Я уверен, вы все удивились, увидев этого человека с нами на сцене. Да, друзья мои: ОН ТОЖЕ С НАМИ. Что бы ни говорили о нем журналисты, он не преступник! Он — пострадавший! Как я сам, как все мы — жертвы бессовестных махинаций мистера Сильвера! — Лайонз вновь сделал паузу, и в тишине, воцарившейся на площади, возник новый звук. Что-то похожее на гулкий речитатив, идущий из задних рядов огромной толпы. Лайонз молчал, напряженно прислушиваясь. Мне показалось… О Господи! Неужели они скандировали мое имя?! Люди из первых рядов начали оборачиваться назад, навстречу низкой волне звука, нарастающей с каждой секундой и катящейся к нам.

— ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ! ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ!

Они действительно кричали «Уолли»?!

— ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ! ОООООЛЛЛ-ЛЛЛЛИИИИИ!

Я безотчетно поднялся на ноги. Я был уверен, что они кричат мое имя.

А потом волна звука как будто разбилась о стену и накрыла меня с головой. Теперь я явственно слышал, что кричат люди на площади.

Они кричали не «Уолли».

Они кричали: «Долой!»

Значит, Лайонз их не убедил.

Люди на площади не приняли его объяснений. С каждой секундой все больше и больше рассерженных голосов присоединялось к возмущенному хору: «Долой!», «Чушь собачья!», «Туфта!», «Хватит гнать!». Лайонз уже не «держал» аудиторию. Пресс-конференция стремительно превращалась в подобие дурдома во время массовых беспорядков в отделении для буйно помешанных психов. Репортеры разом принялись выкрикивать вопросы. Толпа бесновалась. Мне показалось, что среди возмущенных воплей пробивались и крики поддержки, хотя, может быть, я выдавал желаемое за действительное.

Но что самое поганое, я ведь вправду подумал, что люди скандировали мое имя, и поэтому встал. И теперь стоял, как дурак, не зная, что делать дальше. Негативная реакция толпы все же пробила, казалось бы, непробиваемую невозмутимость Лайонза. Он обернулся и растерянно взглянул на меня. Его глаза умоляли: «Спасай». На какую-то долю секунды мы буквально сцепились с ним взглядами, и Лайонз кивнул головой. Господи, Боже мой! Он хотел, чтобы я выступил. Перед этой беснующейся толпой! У меня внутри все оборвалось. Лайонз повернулся обратно к микрофону:

— Прошу внимания! Леди и джентльмены! Позвольте представить вам МИСТЕРА УОЛЛИ МОСКОВИЧА!

Как только Лайонз произнес мое имя, на площади стало тихо. Крики разом умолкли. Остались только щелчки затворов бесчисленных фотокамер, сопровождаемые ослепительными вспышками. Я буквально оцепенел от ужаса. Я не мог сделать шаг, не мог даже пошевелиться. Все кошмарные события последних дней сошлись воедино в этой точке пространства и времени. Теперь все зависело лишь от меня. Я должен был встать перед этой враждебно настроенной толпой и убедить всех в своей правоте.

Я не мог этого сделать.

Клянусь, я собирался сбежать. Развернуться и просто уйти со сцены. А там — будь что будет. У меня больше не было сил выносить это безумие. Да, я уже собирался сдаваться, но тут что-то переключилось у меня в мозгах, и я вспомнил слова одного мудрого человека: «Когда у Линь-Линя возникают какие-то сложности в жизни, я всегда вспоминаю, что говорил мне отец. Он говорил так: «Когда заходишь в дремучий и темный лес, ты идешь в темноту лишь половину пути. А потом ты уже идешь к свету на той стороне».

Я шагнул к микрофону.

Я сделал шаг к микрофону и краем глаза заметил какое-то движение справа от сцены. Я глянул в ту сторону и обомлел: около дюжины полицейских пробились сквозь толпу журналистов, подступили практически вплотную к сцене и растянулись цепочкой вдоль правого края деревянного возвышения. Я повернул голову влево. Полицейские были и там тоже. Они все смотрели на меня, как голодные волки — на жирного зайца. Я сразу понял, что они пришли за мной. Ну, вот и все.

Я все-таки подошел к микрофону и оглядел притихшую толпу, расходящуюся от сцены концентрическими кругами: телохранители, операторы с телекамерами, фотографы, журналисты печатных изданий с диктофонами, ручками и блокнотами наготове, полиция, фаны, и дальше за ними — безбрежное море людских голов, развернувшееся в бесконечность. Они все смотрели на меня. Они ждали. Я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Микрофон отозвался оглушительным треском.

— Прошу прощения, — сказал я. — Прошу прощения.

Я покачал головой, смущенный этой дилетантской ошибкой. Взглянул на Рамону. Она улыбнулась мне и ободряюще подмигнула. Я повернулся обратно к толпе.

Ну что, Уолли? Твой выход!

И я рассказал им свою историю. Именно так, как хотел этого Лайонз. Я рассказал им о том, как Джерри Сильвер использовал меня для достижения своих целей. И не только меня, но еще и Рамону, и Марри, и наверняка еще многих других, о которых я просто не знал. Я рассказал о записках с требованием выкупа. О том, как у меня похитили собаку. Я рассказал им о Сью. И о том, как меня обвинили в убийстве Дизи, сфабриковав убедительные улики. Я рассказал почти все (разумеется, за исключением того, что я действительно писал тексты для Орал-Би). Я не оправдывался, не пытался ничего доказывать. Я просто рассказывал свою историю. Так, чтобы люди прониклись. Чтобы они в полной мере прочувствовали мою боль. Чтобы они поняли, что мне пришлось пережить, и по-человечески мне посочувствовали.

Я говорил, говорил, говорил… и в какой-то момент вдруг осознал, что полицейские не торопятся меня прерывать. Никто не бросается меня арестовывать. Мне дают высказаться. И люди слушают. Слушают очень внимательно. Я подумал: «У меня получается! Они мне верят!» А потом, когда я уже приближался к концу своей пламенной речи, я почувствовал, как мне на плечо легла чья-то тяжелая рука.