Династия Бернадотов. Короли, принцы и прочие... - Стаффан Скотт

В отместку папаша королевы Сильвии в связи с девятым ребенком прозвал его графом Спермадотом.

Живет он тем, что показывает немцам-экскурсантам свой парк.

Густав Леннарт Николаус Пауль родился 8 мая 1909 года в Стокгольме, от недолгого брака принца Вильгельма с русской великой княжной Марией Павловной, которую в Швеции называли то принцессой Марией (официально), то герцогиней Сёдерманландской. Сын звал ее — Мари. Свекровь, королева Виктория, щепетильная по части этикета, требовала, чтобы придворный персонал именовал невестку «ваше императорское высочество», а это отнюдь не радовало Вильгельма — он-то был всего-навсего «ваше королевское высочество». Когда Виктория находилась вне пределов слышимости, персонал простоты ради именовал ее российское императорское высочество герцогиней.

Когда крестили Леннарта и его кузена Сигварда, по поводу их имен велось много разговоров, ведь в королевской фамилии эти имена были в новинку. Судя по газетам, Леннарта назвали так потому, что перед его рождением родители часто посещали Сёдерманланд и нередко их сопровождал сёдерманландский губернатор с супругой; губернатор носил имя Леннарт (Рейтершёльд), и это замечательное шведское имя пришлось русской великой княжне по сердцу.

Когда в 1913 году маменька юного Леннарта сбежала от, по ее мнению, безнадежного брака, который вдобавок грозил ссылкой на Капри под надзор чопорной свекрови, воспитание мальчика взяла в свои руки именно означенная свекровь. Зачастую она бывала в отъезде, на Капри или у родичей в Германии, и прямая ответственность за полурусского малыша ложилась на плечи Ольги Шёберг из смоландского Мёнстероса, она-то и заменяла ребенку и мать, и отца. Впоследствии брошенный сын проявит больше заботы о своей биологической матери Марии Павловне, чем можно бы ожидать от сына в его ситуации. Встречал он ее лишь несколько раз, когда она уже была великой княжной в изгнании; «строго говоря, она могла быть кем угодно, но поскольку я волею случая приходился ей сыном, мне вдолбили, что я должен очень ее любить». Для сына она была «совершенно чужой женщиной, о которой у меня сохранились лишь смутные воспоминания».

Нет, никто никогда не подчеркивал «русское происхождение» Леннарта Бернадота, разве только когда он иной раз вскипал и в оправдание ссылались на «кровь Романовых». Романовы, надо полагать, отличались не большей склонностью выходить из себя, чем, к примеру, Леннартов дед по отцу Оскар II, скорее наоборот. Если, особо не вдаваясь в подробности, порассуждать о наследственности, то с материнской стороны перемешаны только датская да немецкая кровь; а коль скоро мы таким манером вообще желаем найти чуток русской, то «русская кровь в жилах» найдется, лишь если поверить слухам, что Екатерина Великая (немка) родила Павла I не от мужа, Петра III (немца), а от русского дворянина из рода Салтыковых. (Вот именно, надо бы во введении написать, что его прародительницей была Екатерина Великая. Пожалуй, это кое-что объясняет.) Эти рассуждения приведены здесь в первую очередь потому, что многие революционеры обожали высчитывать, что последний царь имел лишь «одну сто двадцать восьмую русской крови»; ну, во-первых, так подсчитывать нельзя, а во-вторых, это отнюдь не аргумент — ни в пользу демократии, ни в пользу республики. Когда в свое время в Швеции толковали про буйную русскую кровь принцессы Марии, то речь шла вовсе не о наследственности, а о поведении, ведущем начало из детства и юности, когда человеку внушили важность родного национального наследия, но в первую очередь не воспитали его так, как принято повсюду в высшем обществе (воспитание мало что дающее, если у тебя изначально нет хороших задатков).

Выглядел принц Леннарт типичным шведом; высоким ростом он обязан как отцу, принцу Вильгельму, так и деду по матери, великому князю Павлу, высокому, статному, в молодости веселому и молодцеватому, а с годами весьма демократичному; в 1917 году он вместе с юристами разрабатывал проект демократической конституции, которая, увы, никому в России не была нужна. У Леннарта Бернадота можно обнаружить врожденный дух противоречия, унаследованный от матери, дерзкой девицы, которая со временем превратилась в несгибаемую женщину, битую жизнью, но не сломленную ни социальными, ни экономическими, ни психологическими кульбитами.

Итак, детство Леннарта Бернадота прошло под присмотром уроженки Смоланда, которая очень его любила и питала огромное уважение к его королевскому происхождению, что, однако, ничуть не мешало ей воспитывать мальчика. Кроме того, он много времени проводил со своей даровитой, строгой, щедрой и очень сложной бабушкой — королевой Викторией. Как нам известно, она была чрезвычайно решительна, царственна и далека от реальной жизни; когда она заходила слишком далеко, король Густав смягчал ее вердикты, после чего за закрытыми дверями происходили серьезные супружеские разборки. Королева Виктория, наверно, и в Германии была большой обузой, однако в ее поведении прослеживается немало высокомерия по отношению к провинциальным и неотесанным шведам, каковое давние поколения немцев проявляли частенько.

Когда некий молодой учитель взял маленького Леннарта в скаутский поход вместе с другими мальчиками, Виктория вспылила: «Как вы можете допустить, чтобы мой внук Леннарт играл с детьми, чьих родителей я не знаю?»

Сам Леннарт Бернадот характеризовал ее вклад в воспитательную деятельность как «духовное насилие» и «благонамеренную бесцеремонность». Тем не менее он питал к ней глубокую привязанность — она умела быть щедрой, умела быть доброй, великолепно играла на фортепиано, научилась прекрасно говорить по-шведски. И совершенно очевидно, в детстве и юности тоже испытала «духовное насилие».

Позднее, когда отец Леннарта Вильгельм сам начал заниматься сыном, он оказал на мальчика влияние совсем иного рода. Мальчик выезжал с отцом в Стенхаммар и делал там все, что заблагорассудится. Собственное Вильгельмово воспитание на Королевском флоте отчетливо заметно в предупреждении: «В целом ты можешь делать все, что угодно, но, если придешь домой вымокший, получишь взбучку».

Вильгельм сознавал, какой ущерб нанесло ему самому королевское воспитание, и разрешал мальчику бывать на море и в лесу. «Мой единственный принцип — не иметь никаких принципов», — говорил он, как и многие старые отцы, протестовавшие против принципиального воспитания.

В старинной шведской Библии есть такие слова: «Если будут склонять тебя лукавцы, не соглашайся» (Притчи, 1:10). В современном переводе 1917 года этот текст звучит иначе: «Сын мой! если будут склонять тебя грешники, не соглашайся», — и такое изменение оправданно, поскольку многие ныне сочтут, что «лукавец» — что-то вроде луковицы, вряд ли они вообще слыхали это слово. Но давний текст красивее.

Принц Вильгельм, разумеется, изучавший Библию задолго до 1917 года, говорил сыну: «Сын мой, если будут склонять тебя лукавцы, соглашайся и наблюдай, что они делают».

Меж этих двух полюсов — чудовищем дисциплины, сиречь королевой Викторией, и ее любимым сыном, запоздало освободившимся от предрассудков Вильгельмом, — подрастал Леннарт под присмотром своей смоландской няни. Он научился держать нос по ветру, говорить «да» и «аминь», а затем поступать по-своему.