Три позы Казановы - Юрий Поляков

– И что же с ним стало? – жалостливо спросила Юлия.

– Внучка, есть вопросы, которые разведчикам не задают. Но есть вопросы, которые задают разведчики. Вот вы объясните мне, ради бога! Немцам Освенцим, извините за неуместную рифму, почти забыли. Англичанам колониальные зверства давно простили. Израильтянам даже не вспоминают бойню в Дейр-Ясине. Японцы делают вид, будто никогда не резали китайцев сотнями тысяч, как баранов. Американцы вроде уже и не сбрасывали никаких атомных бомб на Хиросиму. Нам же, русским, чуть что – тычут в морду нашими танками на Вацлавской площади! Ах, шестьдесят восьмой! И всякий раз возмущаются, как жених в первую брачную ночь, обнаруживший у невесты порванный в клочья анус! Это, по-вашему, нормально? А что мы должны были ввести в мятежную Прагу? Сеялки с веялками? У нас, между прочим, с ними военно-политический союз был! Варшавский договор назывался. Варшдог! Дед не на шутку разошёлся, даже побурел лицом от застарелой геополитической обиды.

Он немного помолчал, успокоился с помощью китайской дыхательной гимнастики и продолжил рассказ. Ситуация сложилась скверная, ведь без двойников-связных нелегалу в отпуск выбраться почти невозможно. А тут начали доходить тревожные вести из Москвы о том, что писатель Аркадий Гайдамацкий, сочинявший вздорные книжки про разведчиков, получил в садовом товариществе «Василёк» участок и зачастил к Искре Семёновне с дерзкими предложениями помочь в строительстве хозблока.

– …Да ещё эта нимфоманка Джуд подслушала, как я во сне жестоко матерюсь, и что-то заподозрила. Я сначала отшутился, мол, выучился ругаться в Ницце у русских эмигрантов первой волны – дроздовцев и каппелевцев. Но осадок остался… Нервы сдали, и провал был близок как никогда. По резервному каналу связи я передал жене шифровку из двух слов: «Вернусь – прибью!» И подсел на исконный русский антидепрессант, после которого утром болит голова и страшно хочется пить… Спас меня случай. Зануда Трейли, собираясь на пенсию, решил заработать на домик в Майами и стал осторожно, через двойных и тройных агентов подыскивать покупателя на очень интересное досье, из которого следовало: ни на какую Луну американцы не высаживались. Это была гениальная инсценировка, поставленная Стэнли Кубриком в павильоне Голливуда, циничная мистификация, разводка. Провокация удалась: Политбюро, наращивая расходы на космос, лишало самого необходимого стариков, матерей и детишек, подтачивая основы социализма. Жадная Джуд, мечтая о квартирке на Елисейских Полях, сняла себе копию с досье. Однажды, наглотавшись камасутрина, я уездил девчонку до сонной комы и полночи фотографировал страницы сенсационной папки…

– Так вот… – продолжил Степан Митрофанович, – купить досье у Трейли вызвался один богатый греческий коммунист, на самом деле тайный агент ЦРУ. В результате мой босс, так и не выйдя на пенсию, насмерть подавился кубиком льда, выпивая свой двойной утренний скотч. А бедняжку Джуд упекли в психушку с жутким диагнозом: «агрессивная нимфомания, осложнённая латентной некрофилией». Или, наоборот, «агрессивная некрофилия, осложнённая латентной нимфоманией». Не помню. Давно было. Не дожидаясь ареста, я ушёл в бега. О том, как меня тайно вывозили на родину с труппой Московского цирка в шкуре дрессированного тюленя, сдохшего во время гастролей, умолчу. Есть эпизоды, о которых лучше не вспоминать. Лёжа в чане с водой и шевеля для живости ластами, я с минуты на минуту ждал разоблачения. Но, к счастью, накануне отъезда сразу два наших циркача, икариец и жонглёр, попросили в Штатах политического убежища. Шум, пресс-конференции… Америкосы обрадовались, загордились и потеряли бдительность – не осмотрели каждого тюленя в присутствии ветеринара.

Вернувшись в Отечество, я немедленно набил морду Аркашке Гайдамацкому, помирился с Искрой, отоспался, получил партвыговор за рукоприкладство и орден за досье, которого больше никто не видел. Оно и понятно: план освоения космоса свёрстан, утверждён съездом партии, деньги выделены, вакансии заполнены. Ну кто будет объяснять, что это нас так американцы разводят? Партбилет, как и печень, у каждого один. А твоему отцу, Юленька, было в ту пору всего-то ничего, и он долго потом ещё сторонился меня, отказывался звать папой и спрашивал, когда же придёт дядя Аркаша – играть с мамой в лошадку…

Сказав эти горькие слова, генерал надолго замолчал, а в его глазах заблестели слёзы. Будем реалистами: жёны изменяют всем. Даже нелегалам.

Но влюблённых-то надо спасать. Вообразите, они сидят, обнявшись, бедные затравленные голубки, а старый разведчик смотрит на них с тем нежным пожилым сообщничеством, с каким дворовый пенсионер глядит вослед увитому розовыми лентами, истошно сигналящему свадебному лимузину. В этом взгляде нет уже ревности к чужой молодости, зависти к свежей чувственности потомков или тоски по былому упоительному рабству похоти. Но зато есть в этом взгляде мудрая радость за тех юных безумцев, кому уходящее поколение завещало сладкую телесную суету, довольствуясь воспоминаниями, покоем и головокружительной загадкой смерти.

– Ну и куда же нам сховать твоего Кирилла? – задумчиво спросил генерал.

– Даже не знаю, дедушка… – вздохнула Юлия.

– Да уж засуньте куда-нибудь. Хоть в карман! – с некоторым раздражением буркнул Подрамников: навязчивое желание куда-нибудь его спрятать начало раздражать самолюбивого художника.

– Что-о? – встрепенулся старый нелегал. – Точно! Нас спасёт «лилипутин форте»!

– А что это?

– Препарат «лилипутин форте» придумали, чтобы без помех засылать наших нелегалов. Элементарно: уменьшил разведчика, посадил в коробочку, перелетел в страну НАТО и выпустил в стан потенциального противника, как таракана в комнату коммунального врага. Пусть размножается – плетёт агентурную сеть. Провал тоже не опасен. Не нужно зашивать агента-неудачника в шкуру мёртвого тюленя, не нужно обменивать на чужого шпиона, не нужно растворять предателя в ванне с кислотой. Уменьшил, посадил в коробочку – и домой: к награде или к ответу. «Лилипутин» изобрели перед самой перестройкой. В девяносто первом… когда всё развалилось… я взял таблетки себе… на память… из сейфа… опытная партия…

– Но где же, где же твой «лилипутин», дедушка?

– Погоди, внучка, утро вечера мудренее… Ложитесь, детки, спать! Чай, соскучились друг по дружке…

…Поздним утром следующего дня, оставив в прихожей удочку, Степан Митрофанович заглянул в комнату, где спали, разметавшись, влюблённые. На разведчике были пятнистый комбинезон, тропическая панама, болотные сапоги и рюкзак, из которого торчал черенок сапёрной лопатки. Любуясь юными, беззастенчивыми телами, он вздохнул с ностальгией и, крикнув: «Подъём!» – деликатно отвернулся, чтобы молодёжь могла одеться.

Сели завтракать. У Кирилла и Юли были устало-счастливые лица. Они не выспались вместе. За кофе, отвечая на расспросы об улове, генерал выставил литровую стеклянную банку с двумя окуньками и посетовал, что рядом с ДВНФ буржуи построили коттеджный посёлок, сливающий нечистоты в местную речку, отчего рыба в ней почти перевелась. Потом старый нелегал улыбнулся в усы, вынул из рюкзака контейнер вроде термоса, с трудом отвинтил крышку и достал оттуда две запаянные ампулы: водной содержались мелкие белые таблетки, во второй – светлый порошок с фиолетовым отливом.