Мой полицейский - Бетан Робертс

– на всю ночь – с тобой. Он даже не удосужился придумать какое-нибудь оправдание. Том был в твоей квартире.

Я мчалась по «Марин-Параду», то ускоряя, то замедляя шаг, а в боку нарастала боль. Моя ярость была невероятной. Если бы в тот момент Том появился передо мной, не сомневаюсь, что ударила бы его несколько раз и назвала бы всеми известными мне словами. На бегу я даже представляла, как делаю это. Я была слишком взволнована. Мне не терпелось добраться до вас обоих и избавиться от своего гнева. Это был не просто гнев на тебя и Тома. Я также потеряла Джулию, которая рассказала мне свой секрет, и теперь она не могла мне доверять и была права. Я потерпела неудачу как подруга, я видела это даже тогда. И потерпела неудачу как жена. Я не могла заставить мужа желать меня.

Примерно на полпути меня осенило: я могу сказать, что ухожу от Тома. В конце концов, у меня была работа. Я могла позволить себе небольшую квартиру, свою собственную. Не было детей, о которых следовало бы думать. Я бы отказалась от своих страданий. Я просто уйду. Это научит его. Некому готовить и убирать. Некому гладить его проклятые рубашки. Мысль о рубашке, которую ты ему купил, заставила меня побежать. В спешке я чуть не сшибла старика, так сильно ударила его по руке. Он закричал от боли, но я не остановилась и даже не оглянулась. Я должна была добраться до твоей квартиры, найти вас и объявить о своем решении. Терпения больше не было.

Я позвонила в дверь, прислонившись к ней лбом и пытаясь отдышаться. Нет ответа. Я нажала еще раз, на этот раз дольше. Ничего. Конечно. Вы двое наверняка в постели. Вы могли догадаться, что это была я. Вы бы прятались. Прятались и смеялись. Удерживая палец на звонке не меньше минуты, я стукнула другой рукой по большому медному дверному молотку. Ничего. Я начала жать кнопку звонка, а затем отпускала ее, и она издавала нетерпеливую мелодию. «БЗ-З. БЗ-З. БЗ-З. БЗ-БЗ-БЗ-З-З. BЗ-BЗ-BЗ-BЗ-З-З».

Ничего.

Я готова была закричать.

И тут дверь открылась. Передо мной стоял мужчина средних лет в желтом халате с узором из турецких огурцов. На нем были очки в золотой оправе, и он выглядел очень усталым.

– Помилуйте, – сказал он, – вы разбудите все здание. Его нет, моя дорогая. Пожалуйста, перестаньте звонить в этот чертов зуммер.

Он попытался закрыть дверь, но я держала ее открытой, подставив ногу.

– Кто вы? – спросила я.

Он осмотрел меня с головы до ног. Я внезапно осознала, что, вероятнее всего, выгляжу испуганной: бледная и вспотевшая, волосы не причесаны, мятое платье.

– Грэм Воан. Квартира на последнем этаже. Очень бодрый. И довольно раздраженный.

– Вы уверены, что его нет?

Он скрестил руки и очень спокойно сказал:

– Конечно, я уверен, моя дорогая. Полиция забрала его вчера вечером. – Он понизил голос. – Мы все знали, что он странный – их так много здесь, – но нельзя не сожалеть. Иногда эта страна бывает слишком жестокой.

Мы с тобой действительно очень похожи, не так ли? Я знала это еще тогда, на острове Уайт, когда ты спорил с Томом про воспитание детей. Все эти годы я знала, но никогда не чувствовала до сих пор, пока не написала и не поняла, что ни один из нас не получил того, чего хотел. Такая мелочь, правда: кто вообще получает желаемое? И все же наше нелепое, слепое, наивное, смелое, романтическое стремление к этому, возможно, связывает нас вместе, поскольку я не верю, что кто-либо из нас когда-нибудь по-настоящему признал свое поражение. Что они сейчас постоянно говорят по телевизору? Вы должны двигаться дальше. Хорошо. Ни одному из нас это не удалось.

Каждый день я ищу мало-мальский признак и разочаровываюсь. Врач прав: тебе хуже. Я подозревала еще один удар задолго до того, как он это сказал. Из твоих пальцев, которые еще несколько недель назад держали ложку, теперь все выпадает. Я подношу к твоим губам чашку измельченной пасты, и большая часть вытекает жидкой струйкой. Я купила эти нагрудники для взрослых, и мы используем их вполне успешно, но я продолжаю думать о кормлении через нос, о котором упоминал доктор Уэллс. Это звучит словно викторианская пытка для своенравных женщин. Не могу допустить, чтобы это случилось с тобой, Патрик.

Ты спишь бо́льшую часть дня, а по утрам я укладываю твое тело в кресло, подпирая его подушками с обеих сторон, чтобы ты не сползал в сторону, и мы вместе смотрим телевизор. Большинство программ – о покупке или продаже всевозможных вещей: домов, антиквариата, еды, одежды, праздников. Я могла бы включить «Радио 3»[76], которое тебе нравилось, но чувствую, что телевизор хотя бы оживляет комнату. Иногда надеюсь, что твое раздражение заставит тебя говорить и двигаться. Возможно, завтра ты поднимешь руки и прикажешь ВЫКЛЮЧИТЬ ЭТУ БЕСПЛАТНУЮ ЕРЕСЬ.

Если бы ты только мог.

Но я знаю, что ты меня слышишь. Потому что, когда говорю слово «Том», твои глаза светятся даже сейчас.

* * *

Не найдя никого в твоей квартире, я пошла к Сильви.

– Что с тобой? – спросила она, впуская меня. Я все еще в своем мятом платье, мои волосы не причесаны. Меня приветствовал горячий запах немытых подгузников.

– Где ребенок?

– Она спит. Наконец. Уснула в четыре, проснулась в семь. Что это за безумие, а? – Сильви потянулась и зевнула. Затем посмотрела мне в лицо и сказала: – Черт побери, тебе нужна чашка чая.

Предложение чая и сочувственное лицо Сильвии были настолько прекрасны, что мне пришлось зажать рот рукой, чтобы не заплакать. Она обняла меня.

– Давай, – сказала она, – давай посидим, ладно? Сегодня утром мне больше не нужны слезы.

Она принесла две чашки, и мы сели на ее пластиковый диван.

– Боже, это ужасно, – сказала она. – Как сидеть на скамейке в парке.

Она сделала два шумных глотка чая.

– Я весь день пью чай, – сказала она. – Прямо как моя чертова мать.

Казалось, она бормочет, чтобы дать мне время собраться, но я не могла больше ждать. Мне необходимо было выговориться.

– Ты помнишь Патрика, друга…

– Конечно, помню.

– Его арестовали.

Брови Сильви взлетели до самой линии волос.

– Что?

– Его арестовали. За непристойность.

Повисла небольшая пауза, прежде чем Сильви приглушенным голосом спросила:

– С мужчинами?

Я кивнула.

– Непристойный… Когда?

– Вчера вечером.

– Христос всемогущий. – Она поставила чашку. – Несчастный педик.

Она улыбнулась, затем зажала рот ладонью.

– Извини.

– Дело в том, – сказала я, не обращая