Дело марсианцев - Олег Никитин

Куда дальше? На Тихона обрушалась такая нервная дрожь, что он в одночасье расправился со всеми запасами пищи и выпил трофейную бутылку вина, даже не заметив этого, а потом так же стремительно ринулся за самый дальний ящик.

После чего ощутил себя достаточно спокойным, чтобы приступить к главной части всего плана.

Ворота и не думали подаваться под натиском и стояли как вкопанные. Этот «сарай» был не чета тем времянкам, что соорудили кошевники в угодьях князя Струйского! Имелась, правда, в нем и калитка, вот к ней Тихон и решил подступиться. Укрывшись за штабелем ящиков, для чего их пришлось сложить друг на дружку, он воткнул тесак в зазор между доской и засовом, отогнул его и просунул в щель зубило, позаимствованное в мастерской. Еще и веревку приладил, чтобы не пораниться невзначай. Таким способом ему пришлось буквально по четверти вершка вытягивать гвозди чуть ли не по всей длине засова, и уже через десять минут поэт взопрел от натуги.

Работные люди к тому времени явно заканчивали трапезу, потому как маркитантки принялись объезжать фабрику, звоном поварешек об кастрюли требуя возвратить им ложки и чашки.

Тихон приналег на отставший засов, едва не ободрал кожу на пальцах об грубое железо, но выдрал-таки проклятые гвозди из дерева. Приоткрыв калитку, он протиснулся в нее и затворил за собой.

В цехе было полутемно и жутко, и отвратительно воняло сырым металлом, масляными тряпками и углем. Скудный дневной свет, что проникал сюда через узкие, словно бойницы окошки из мутного стекла, позволял узреть главное – а именно то, зачем Тихон проделал весь свой тяжкий путь.

А поглядеть тут было на что. Крестясь и вознося порою молитвы, граф Балиор прошел по главному проходу от ворот до самого конца и «полюбовался» на мертвые сейчас механизмы Дидимова. Были тут и давешние огнеплюйные Тифоны на плоских гусеницах, и странные тонкожерлые пушки с широкими лафетами, и малые железные катапульты с пружинным приводом, наверняка смертельно опасные – всех по нескольку штук. Смотрелись эти монстры так, будто сам Диавол их выковал, поддувая из мехов в Адово пламя. Оттого и показалось графу Балиору, что он вступил не в обычный дом, а преддверие Преисподней.

Однако самое жуткое поджидало его в дальнем торце склада.

Это был огромный железный «человек» с длинными, словно щупальца руками и массивными, будто слоновьими ногами. Бочкообразное туловище венчалось похожей на ведро головой с узкой черной прорезью. А самая страшная нелепость заключалась в металлическом крюке, что изогнутым червем торчал между ног монстра. Приклепан этот отросток был на славу.

– Матерь Божья… – прошептал в смятении поэт. – И смех и слезы! Что же это за чудище несусветное? «Причинное оружье»!..

Он вдруг понял, что все еще сжимает кухонный тесак, с которым вошел в механическое логово, и сунул его за голенище ботфорта, чтобы вновь не возиться с котомкой.

От спины монстра тянулась гибкая трубка, вторым концом заканчивавшаяся на боку огромной чугунной бочки с топкой. Более того, эта бочка соединялась такими же трубками еще с двумя диавольскими доспехами! Как будто пиявки, присосались металлические «люди» к матери, питаясь от нее соками. И это было еще не все! В топке алели угли, а сама бочка порой попыхивала, выпуская через щели наверху тонкие струйки полупрозрачного пара. Похоже, совсем недавно тут орудовали механики и подмастерья, испытывали чудовищные поделки или прилаживали к ним недостающие детали.

Тихон брезгливо принюхался, готовый уловить адский дух серы, но это и в самом деле была всего лишь вода.

«И как все тут половчее развалить?» – задумался граф Балиор хищно.

Но все его тщательно выношенные замыслы, увы, оказались порушены в самом зародыше. Не успел он толком сообразить, с какого механизма начать, как сразу с нескольких сторон послышались металлические шумы, будто адские механизмы почуяли близкую гибель и затрепетали в ужасе.

– А ну замер! – стегнул его окрик, гулко запрыгавший между стен склада.

Но Тихон и не подумал послушаться – он резко сдвинулся вбок и моментально спрятался за тушей железного «человека». В ту же секунду громыхнул выстрел, мимо головы графа с визгом промелькнул шарик пули и выбил звон из топки.

– Ч-черт, – испуганно промямлил кто-то.

– Я же сказал «не стрелять»! – рассвирепел Дидимов. Это был, несомненно, его голос.

Тут наконец Тихон включил разум и осмотрелся в поисках пути к отступлению. К несчастью, в трех саженях и справа и слева от него уже стояли бородатые молодцы с фузеями наперевес и целили из них в открытого лазутчика. Туша железного солдата прикрывала его разве что со стороны входа в сарай, но никак не с боков.

Один из татей судорожно сыпал порох в ствол фузеи и посматривал на приближающегося хозяина.

– Если им запрещено стрелять, то я ведь и пробиться могу! – крикнул поэт.

Он смело выглянул из-за укрытия и увидел, как через склад к нему приближается еще несколько кошевников, массивностью не уступающих самому Тихону. Пожалуй, через такой строй и вправду не протолкнуться, разве что с помощью тесака…

Но как же досадно провалился план! Если бы у Тихона было больше времени на сожаления, он бы, несомненно, попытался понять, в какой момент допустил промашку, теперь же размышлять было некогда. Хвала Господу, об убийстве лазутчика речи пока нет, значит, еще можно поторговаться.

– Думаешь, отчего мы тут и с оружием? – усмехнулся заводчик. – Ну выходи, выходи оттуда, потолкуем по-мужски… Негоже благородному дворянину от бывшего купца прятаться.

Он остановился в сажени перед Тихоном, который выступил из-за двуногого монстра. Пожалуй, если резко рвануться вперед…

– Даже не думай, все мои люди сейчас настороже и пристрелят тебя как беглого преступника, – упредил его задумку Дидимов. – А не убивать я приказал тебя токмо для того, чтобы поговорить перед тем и убедиться, что ты невменяемый. Коли побежишь, так и сшибем, а там и пощады не жди.

– Петр Сергеич, позвольте мне его два раза ударить, вы обещались, – срывающимся на фальцет голосом проскулил Фаддей. Говорил он при этом вполне шепеляво – очевидно, кулак Тихона во время их «встречи» в пещерах порядком проредил его зубы. Да и на губах у кошевника видны была ранки. – Потом и…

Тут только поэт увидал, что среди рослых кошевников затаился и давешний их главарь – теперь он мялся позади первого ряда и не рисковал высунуться поперек заводчика. Тот поднял правую руку, обрывая выступление подручного.

– Что ты себе вообразил, Балиор? – спросил Дидимов. – С чего на дыбы встал? Или журнал свой не хочешь пиитический и славу расейскую с отликою в придачу? Я ведь два раза не предлагаю, а тебе, вишь, исключение сделал! – Он расстегнул верхнюю пуговку черного редингота и достал из внутреннего кармана бумажный свиток и кошелек. – Подпишешь бумаги? Перо благородному графу Балиору!

Из-за его спины показался писец с чернильницей и мешочком, полным песка. Он с готовностью вытянул руки с доскою, на которой барон развернул свиток и установил письменные принадлежности.