Женская война - Александр Дюма

На другой день, 31 мая, по приглашению парламента принцесса отправилась в путь. Некто Лави, генеральный адвокат парламента и горячий приверженец Мазарини, велел еще накануне запереть ворота, чтобы принцесса не могла вступить в город; но против него действовали сторонники партии Конде, а утром собрался народ и при криках «Да здравствует принцесса! Да здравствует герцог Энгиенский!» разбил ворота топорами. Таким образом, не было больше препятствий для торжественного въезда, который начинал принимать характер триумфа. Наблюдатель мог видеть в этих двух событиях влияние предводителей двух партий, разделявших город: Лави получал приказания прямо от герцога д’Эпернона, а народ имел своих вождей, получавших советы от Ленэ.

Едва принцесса въехала в ворота, как на огромной арене разыгралась давно подготовленная сцена. Корабли, стоявшие в порту, встретили ее пушечной пальбой; тотчас загремели и городские пушки. Цветы летели из окон или протянулись через улицы гирляндами, мостовая была покрыта ими. Тридцать тысяч жителей и жительниц Бордо всех возрастов оглашали город приветственными криками. Воодушевление их возрастало ежеминутно, потому что они ненавидели Мазарини, а принцесса и сын ее внушали им живейшее участие.

Впрочем, маленький герцог Энгиенский лучше всех сыграл свою роль. Принцесса не решилась вести его за руку, боясь, что он устанет или упадет под грудой цветов. Поэтому принца нес один из его дворян. У мальчика руки были свободны, он посылал поцелуи направо и налево и грациозно снимал свою шляпу с перьями.

Жители Бордо легко приходят в восторг; женщины почувствовали беспредельную любовь к хорошенькому мальчику, который плакал так мило; старые судьи растрогались от слов маленького оратора, который говорил: «Господа, кардинал отнял у меня отца, замените же мне его».

Напрасно приверженцы Мазарини пытались сопротивляться. Кулаки, камни и даже алебарды принудили их к осторожности, они поневоле должны были уступить триумфаторам.

Виконтесса де Канб, бледная и серьезная, шла за принцессой и получала свою долю восхищенных взглядов. Она думала об этом торжестве с некоторой грустью: она боялась, что сегодняшний успех, может быть, заставит забыть принятое вчера решение. Она шла в толпе; ее толкали поклонники, толкал народ, на нее сыпались цветы и почтительные приветствия; она боялась, что ее с триумфом понесут на руках, а это уже грозило принцессе и ее сыну, и уже несколько голосов начинали кричать о том. Вдруг она увидела Ленэ, который заметил ее волнение, подал ей руку и довел до экипажа. Между тем она, отвечая собственным своим мыслям, сказала:

— Ах, как вы счастливы, господин Ленэ! Вы всегда умеете настоять на своем, и ваши советы всегда принимают. Правда, — прибавила она, — они всегда хороши, и полезно слушать их…

— Мне кажется, виконтесса, вы не можете жаловаться; вы дали только один совет, и его тотчас приняли.

— Как так?

— Ведь решено, что вы попытаетесь заполучить для нас остров Сен-Жорж.

— И когда мне будет разрешено начать кампанию?

— Хоть завтра, если обещаете мне неудачу.

— Будьте спокойны; я очень боюсь, что желание ваше исполнится.

— Тем лучше.

— Я вас не совсем понимаю.

— Нам нужно сопротивление крепости Сен-Жорж, чтобы убедить бордосцев принять наших герцогов и их армию, которые, должен сказать — и здесь я схожусь во мнении с госпожою де Турвиль, — кажутся мне более чем необходимыми при тех обстоятельствах, в которых мы находимся.

— Разумеется, — отвечала Клер, — но, хотя я не так знакома с военным делом, как маркиза де Турвиль, однако мне кажется, что не атакуют крепость, не попробовав прежде, чтобы она сдалась.

— Совершенно правильно.

— Стало быть, пошлют парламентера для переговоров на остров Сен-Жорж?

— Разумеется.

— Так я прошу, чтобы этим парламентером была я.

Ленэ вытаращил глаза от удивления.

— Вы, — вскрикнул он, — вы! Но, кажется, все наши дамы превратились в амазонок?

— Позвольте мне исполнить свою прихоть, дорогой господин Ленэ.

— Вы совершенно правы. Тут может быть только одно дурно для нас: вы, пожалуй, возьмете крепость.

— Стало быть, решено?

— Решено.

— Но еще одно обещание.

— Какое?

— Чтобы в случае неудачи никто не знал имени парламентера, которого вы пошлете.

— Извольте, — сказал Ленэ, подавая руку Клер.

— Когда же ехать?

— Когда вам угодно.

— Завтра?

— Пожалуй.

— Хорошо. Вот принцесса с сыном выходит на террасу президента де Лалана. Предоставляю мою долю триумфа маркизе де Турвиль. Извинитесь за меня перед ее высочеством, скажите, что я вдруг заболела. Велите довезти меня до квартиры, которую вы мне приготовили; я пойду готовиться к отъезду и думать о данном мне поручении, которое очень беспокоит меня: я ведь исполняю первое поручение в таком роде, а на этом свете, говорят, все зависит от первого дебюта.

— Черт возьми, — сказал Ленэ, — я не удивляюсь теперь, что герцог де Ларошфуко едва не изменил герцогине де Лонгвиль ради вас; вы равны с нею во многих отношениях, а в некоторых гораздо выше ее.

— Может быть, — отвечала Клер, — и я принимаю ваш комплимент; но, если вы имеете какое-нибудь влияние на герцога де Ларошфуко, утвердите его в первой его любви, потому что я боюсь второй.

— Извольте, постараюсь, — сказал Ленэ с улыбкой, — сегодня вечером я дам вам инструкции.

— Так вы соглашаетесь, чтоб я доставила вам остров Сен-Жорж?

— Поневоле согласишься, если вам так угодно.

— А герцоги и армия?

— У меня есть другое средство призвать их сюда.

Ленэ дал кучеру адрес дома виконтессы, ласково простился с Клер и пошел к принцессе.

На другой день после въезда принцессы в Бордо Каноль давал большой обед на острове Сен-Жорж. Он пригласил старших офицеров гарнизона и комендантов прочих крепостей провинции.

В два часа пополудни, в назначенное время, Каноль встретил у себя человек двенадцать дворян, которых он видел в первый раз. Они рассказывали о вчерашнем значительном событии, шутили насчет дам, сопровождавших принцессу, и весьма мало походили на людей, которые собираются сражаться и которым доверены самые важные государственные интересы.

Веселый Каноль в шитом золотом мундире оживлял общую радость своим примером.

Хотели садиться за стол.

— Господа, — сказал хозяин, — извините, недостает еще одного гостя.