За Калинов мост - Ольга Денисова

Ветер. Он хлестал по лицу и, наверное, сбивал с ног. Шагах в тридцати от черного прохода со скрипом, треском и грохотом упала огромная ель, Маринка видела ее заваливавшуюся макушку. Серый смерч тугой воронкой мелькнул на фоне светлеющего неба, когда железные пальцы на шее сжались еще сильней, что-то тонко хрустнуло под самым затылком, и белый свет брызнул во все стороны, как стая птиц, которую вспугнул выстрел.

Бесконечное скошенное поле снилось теперь каждую ночь. Как только от теории он перешел к действиям, Она словно почувствовала близость развязки, словно хотела свести его с ума, непрерывно напоминая о его злодеянии.

- Ну оглянись, - умолял он со слезами на глазах, - оглянись хотя бы раз…

Ему казалось, что если Она обернется, то он будет прощен. Если Она обернется, можно будет бежать за Ней, брать Ее за руку и вести назад. И смех Ее рассыплется по полю как звон колокольчиков, и румянец вернется на ее бледные щеки, и сила жизни всколыхнет все вокруг, и чистое Ее свечение рассеет полумглу.

Скоро. Ждать осталось совсем недолго. Может быть, год. Его великолепный план сработал в тот момент, когда он уже не надеялся на его исполнение. До первого снега оставалось не больше полутора месяцев, когда нашелся тот самый, один на сотню, тот, кому Oenothera libertus опустилась на ладонь. Тот, чья кровь оплодотворит ее. Козленок на привязи, служащий приманкой для тигра и приносимый тигру в жертву.

Он так ждал этого козленка! Каждый завязанный узелок с вероятностью один к ста мог привести козленка к нему. И в конце концов привел! А что еще может заставить сотню человек отправиться на поиски Oenothera libertus? Томленье духа? Тяжелая болезнь? Да девяносто из ста будут бегать от врача к врачу в течение года, но так и не вспомнят о потомственном маге и целителе. Смерть, неотвратимая смерть толкает людей в руки тех, кого они считают шарлатанами. И чем она загадочней и неизбежней, тем быстрей ползут слухи, тем верней они надеются на волшебство. И тем лучше поддаются гипнозу. К моменту зацветания Oenothera libertus все знали, кто может помочь их горю. И все, все без исключения, лезли на вышку, зажигая ультрафиолетовую лампу. Кого-то он отпускал, для поддержания имиджа спасителя. Подсовывал им Oenothera biennis[8] и отпускал. А кого-то нет, чтобы остальные не расслаблялись.

И то, что козленок, с виду тихий и подходящий на роль жертвы, неожиданно оказался медведем, его несильно расстроило - медведю тигра не победить. И медведь по своей воле пойдет на заклание, надо только знать, как его позвать. Смущало только имя. Имя того, кто пересекал Стикс и вернулся обратно.

Главная опасность не в медведе, главная опасность - лесная старуха, богиня, охраняющая выход к Стиксу. Хозяйка Oenothera libertus. Та, чьи функции он хотел на себя принять, та, с кем он хотел сравняться.

Это она послала оборотней охранять проход в свою вотчину, и они мешали ему свободно перемещаться через «мужской дом». Это она решила спасти девушку, потому что та ей почему-то полюбилась, чем спутала ему все карты. Она толкает медведя пересечь Стикс, как его знаменитый тезка, хотя могла бы помочь его дочери и сама. Зачем? Чует конкурента? Хочет сделать Oenothera libertus бесплодной? Ей все равно, у нее наверняка припрятано немало семян, одно из которых она посадит и взрастит лет через двести.

Что движет богами? Какие страсти они испытывают? Чего хотят? Он к сорока пяти годам растерял все свои желания, неужели за тысячелетия боги не утрачивают страстей? Может быть, и он, став богом, обретет наконец вкус к жизни, цели и стремления?

Предложение колдуна на первый взгляд показалось Савельеву вполне логичным, и оснований не доверять магу у него не было. Но в глубине души он подозревал, что как только Волох оттащит в черный проход травку и юнната, ему совершенно незачем будет возвращаться.

Савельев трое суток просидел на этой тропе, опасаясь даже разжечь костер, позволяя себе выпивать не более ста грамм водки в сутки - чтобы не свалиться от усталости, но и не опьянеть. От горького шоколада мутило, и он запихивал его в рот, преодолевая спазмы в желудке.

У него было время подумать. И думы эти не вселили в него оптимизма, скорей наоборот. Почему он не искал других путей спасения жизни? Зачем доверился колдуну и позволил втянуть себя в этот затяжной марафон? Теперь до назначенного срока оставалось всего пять дней, а сомнений с каждым днем становилось все больше.

Он решил исполнить все по придуманному Волохом плану, но держать при этом ухо востро и быть готовым в любую минуту этот план поменять. Конечно, ему хотелось верить в лучшее, и он бы не стал полагаться на слова Маринки - ее злость понятна, она только в последний момент сообразила, что Савельев говорил ей правду: спасется лишь один. Тот, кто принесет магу травку. Он бы не принял ее слов во внимание, если бы колдун не убил ее, стараясь заткнуть ей рот. Да никогда в жизни Савельев бы не поверил, что здоровый мужик не в состоянии разжать девчонке пальцы! Нет, он хотел, чтобы она замолчала, а значит, боялся того, что она может Савельеву сообщить. Маг сам вырыл себе яму.

Савельев всегда соображал быстро, чем неоднократно спасал себе жизнь. И пришлось-то всего полоснуть ножом по сетке, чтобы выпустить травку на свободу, а мага оставить без трофея. Колдун, конечно, расстроился, кричал и пытался ухватить травку за стебелек, смешно подпрыгивая и размахивая руками, пока порыв ветра не швырнул его на землю: смерч разбросал вековые деревья вокруг тропы, с корнем вырывая их из земли, Савельев и сам лег на землю, чтобы его не отбросило под тяжелые падавшие стволы. Только две ели стояли неподвижно, как будто ветер обходил их стороной, - те, что служили воротами для черного прохода. Савельев отполз к ним поближе, прикрывая голову рукой.

Юннат утробно выл и катался по земле, пытаясь развязаться, но, разумеется, тщетно. Савельев даже пожалел его немного - наверное, Маринка ему и вправду нравилась, если он так по ней убивается. Ветер трепал белую русскую рубашку на ее безжизненном теле и развевал волосы, и зрелище это показалось Савельеву немного жутковатым: покойники должны лежать неподвижно и торжественно, всякое их движение противоестественно.

Старуха ступила на тропу, и от удара ее посоха закачалась земля. Ветер стих в одну секунду, и мертвая тишина повисла над раскорчеванным лесом. Даже юннат замолк, уткнувшись лицом в землю. Волох поднялся на ноги прыжком и скрестил руки перед лицом, но не для того, чтобы защититься - это скорей походило на боевую стойку.