Поколение пепла - Алексей Доронин

Но в этот раз его не было особенно долго.

– Где ты был? – в ее голосе не было гнева, только тревога.

– На Алтае.

– Почему ты мне раньше не говорил, куда едешь?

– Ты бы не одобрила, – ответил Богданов, присаживаясь на стул и снимая сапоги. – Не хотел тебя расстраивать заранее.

– Еще бы. Вас могли убить, – в глазах Марии был испуг, единственное сильное чувство, которому она сейчас была подвержена.

– Окстись. Типун тебе на язык, дурочка, – в последнее время Маша его часто удивляла. Она была мало похожа на себя прежнюю. – Не могли. Это было бы объявлением войны, а они хотят напасть внезапно. Хотят, чтоб мы до последнего надеялись все уладить.

«Но мы не надеемся».

– Неужели не получится? – Она догадалась, но в глазах была типичная для женщины иррациональная надежда, что все образуется. – Был хоть какой-то толк от переговоров?

– Нет, – честно ответил Владимир. – Они сильнее втрое, и у них сильный недород зерновых. Уже этих двух причин достаточно. Они только удобного момента ждут.

– И зачем было ехать, если и так все ясно?

– Мы выиграли время, – покачал головой он, обнимая ее. – Они ж теперь уверены, что усыпили нашу бдительность. Поэтому лишний месяц у нас будет. Но не больше. Я раньше считал, что они нападут сразу после сбора урожая. Но Сергей Борисович уверен: до сбора. Мол, у них своих рук хватит, чтоб нашу картошку выкопать. И это похоже на правду. Загнанным в угол легче сжечь урожай в закромах, чем на поле. А они этого не хотят. Хотя про добычу из Ямантау они тоже знают и тоже на нее рассчитывают. Я бы поставил на июнь-июль. Не позже.

– Боже мой… – только и сказала Мария.

И в этих словах, непривычных в устах циничной атеистки, Богданов увидел древний страх женщины перед лицом войны – хорошего лекарства против морщин, как говорил Цой.

«Лекарства против мужчин тогда уж», – подумал Богданов.

Переговоры прошли в обстановке страшного напряжения. Владимир до последнего не верил, что им дадут уйти живыми. Думал, благолепие закончится, и их потащат в пыточную. Потом, когда все вызнают, отрежут головы, а трупы выпотрошат и набьют соломой и в таком виде отправят на автоприцепе домой.

Но обошлось. Ребята с явно бандитской выправкой, затянутые в хорошие костюмы, мордатые бывшие секьюрити или спортсмены, при встрече холодно жавшие руки, прощались с ними, фамильярно хлопая по плечам и чуть ли не пуская слезу. Перед отъездом был устроен шикарный банкет, на котором гостей изо всех сил старались напоить до бесчувствия. В общем, все было устроено в соответствии с русским деловым этикетом. Потом была сауна, где с огромным трудом удалось отказаться от услуг целого эскадрона местных «дам для утех», которых им прислали радушные хозяева. Богданов сам запретил, все ж таки они были во вражеском гнезде. Вот и пришлось ссылаться кому на «облико морале», кому на выпитое, а кому на радиоактивное облучение.

Но обольщаться не стоило.

Тогда же, в последний день визита, их пригласили на аудиенцию к заму губернатора. Тот квартировал в маленьком одноэтажном коттедже с черепичной крышей, с триколором на флагштоке.

При нем был референт-мужчина, толстый, с бородкой, похожий на херувима, с благостным выражением лица и маслеными глазками фавна. Он зачитал гостям, которым даже не дали стульев, напечатанный на бумаге с гербом ультиматум, составленный по всем канонам бюрократического стиля.

Для обеспечения конституционного порядка на территории Сибирского федерального округа, жителями самопровозглашенного образования «Подгорный» предписывалось:

Распустить все незаконные вооруженные формирования;

Сдать все незаконно хранимое оружие;

Распустить все нелегитимные органы власти;

Выдать всех лиц, виновных в самоуправстве, то есть присвоении себе полномочий органов исполнительной власти, местного самоуправления, органов внутренних дел и др.

Обеспечить размещение и осуществление функций временной администрации, сформированной на законных основаниях исполняющим обязанности губернатора области.

После преамбулы следовал перечень мер, которые будут применены при препятствовании работе чрезвычайной администрации. Иначе говоря, им предписывалось самим залезть на табуретку, намылить и надеть петлю. Такое вот слияние путем поглощения.

«Вот как получается. Согласимся – исчезнем. Отклоним – значит, именно мы начнем войну, – подумал Богданов, который почувствовал тогда, будто его ударили ломом в грудь. – Гражданскую. Точно такую же, какая здесь была ровно сто лет назад».

Выслушав ультиматум, Богданов сразу же озвучил встречное предложение. На это его уполномочил Демьянов.

«Давайте объединимся как конфедерация. Мы живем, как жили, и вы – как жили. Но важные вопросы решаем вместе».

Это выглядело разумно. Тем сильнее его удивил категорический отказ. В качестве аргументации чиновник завалил его градом ссылок на законы и подзаконные акты. Спорить с ним было все равно, что биться головой об стену.

– Нам нужно время на размышление, – сказал ему Богданов.

– У вас есть неделя от сегодняшнего дня, – ответил херувим.

Его босс только бессмысленно пялился на посетителей, надувшись, как жаба, от чувства собственной значимости.

Дополнительного времени на дорогу им никто давать не собирался, поэтому они тут же покинули Заринск и гнали по шоссе так быстро, как могли.

«Мы для них уже трупы», – честно сказал Богданов майору, подводя итог посольства.

Тот в ответ посоветовал расслабиться. Оказалось, в городе еще в день отправления дипмиссии начали мобилизацию, и теперь подходил к концу ее последний этап. Укрепрайон, опоясывающий Подгорный и прекрасно вписанный в рельеф местности, был завершен и замкнулся тремя концентрическими кругами. Делались последние приготовления. На чердаках пристреливались по ориентирам пулеметы, в подвалах создавались схроны, высеивались не клумбы, а минные поля. Все в городе уже знали, что детям нельзя больше бегать, где попало. Но и сами дети, старшие школьники – по крайней мере, мальчики – учились владеть оружием уже не по желанию, а поголовно.

* * *

В воскресенье ультиматум зачитали на общем собрании жителей. Сергей Борисович предоставил всем желающим право высказать свое мнение.

«Пусть люди сами решают», – похоже, он говорил это искренне.

Но получился не плебисцит, а пятиминутка ненависти. На что бы алтайцы ни надеялись, они ошиблись. Легитимности в глазах подгорновцев ультиматум этому Мазаеву не добавил, даже наоборот. Богданов давно не видел таких эмоций в их размеренной жизни. Наверно, более лютую злобу мог бы на себе почувствовать только американский десант. Сжатые кулаки, сведенные от злости челюсти, мечущие молнии глаза. Он мог понять людей. У них отняли их самую дорогую вещь – веру в то, что где-то есть большая и хорошая Россия, которая примет обратно отколовшийся кусок, накормит и обогреет. Отняли – а теперь готовились отнять остальное, то, что они создали своими руками.