Будущее - Дмитрий Глуховский

— Ага! Смешно же, ппправда?

Она только кивает дергано — до того это все уморительно. Потом машет рукой, пытаясь успокоиться, утирает слезы.

— А меня Бессмертные из-з-знасиловали! — делится она, улыбаясь широко, как Микки Маус. — В-впятером! П-представь?

— Ого! Вот это… Вот это да… Хааах!

— Я б-б… бее… бе-е-е-е… — Она катается по земле. — Ой, не могу! Бее-бееременна была! Выкидыш случился!

— Д-даа ладно?!

— Ага! Ххха… И м-мой… Муж… Мужжжж… Просто… Просто оставил м-меня им… И сбеж-ж-ж-жал! Прикинь?

— Класс! — Я задыхаюсь. — Супер п-просто!

— И меня это почему-то… Почему-то… Все это… Совсем не… Совсем… Ну то есть вообще не… Черт, смешно как…

— А мой б… брат… Он из… Из-за м-меня… Ум… Ум… Это я его… Пред… Предал…

— Молодец! Молодец! Хааахаа!

— И… Не звонит… Мой… Вольфф… Как будто… Понимаешь? Хахха! Какая я дура! Как будто я ему… Чуж-жая!

— А я… Я знаешь что? Я думал… Представил себе… Что мы тут… Вдвоем… Ты и я… Можем тут жить… В этом… В этом парке… Ну… Ну не идиот? Хахха!

— Идиот! Идиот! Ой! Ой все, хватит! Все, больше не могу!

— Ах… Аххааххх…

— Ладно. Ладно, все… Ххха… Все! Сама не знаю… Что на меня нашло… Киваю неопределенно; из моей груди еще лезет «хххых… ххххых…», но уже слабее. Набираю побольше воздуха и закупориваю себя наконец.

Аннели откидывается на траву, смотрит в небо. По ее впалому животу, матовой коже в мурашках, в пупырышках пробегают последние волны затихающей бури. Ее лицо вполоборота — лукавый блеск в глазах.

— Эй… Ты чего на меня так смотришь? — негромко говорит мне она.

— Я… Я не смотрю.

— Я тебе нравлюсь?

— Ну… Ну да. Да.

— Хочешь меня? Скажи правду.

— Не надо. Не надо, Аннели. Не так…

— Почему не надо?

— Не надо. Неправильно.

— Из-за Вольфа, да? Или как там его… Ты же его друг, так?

— Нет. То есть да, но…

— Иди сюда. Иди ко мне. Сними с меня эти кошмарные штаны, которые мне купил…

— Постой. Правда, я… Ты не понимаешь, я тебе…

— Он меня им оставил. А когда его отпустили, он просто ушел. Ему плевать было, что они со мной сделают! Понятно?! Плевать на меня и на нашего ребенка!

— Аннели…

— Иди сюда! Ты хочешь меня или нет?! Мне нужно сейчас, понимаешь?! Нужно!

— Пожалуйста…

Она срывает с меня рубашку, расстегивает мои брюки.

— Я хочу, чтобы ты в меня вошел.

— Я напоил тебя таблетками счастья!

— Плевать!

— У тебя истерика!

— Снимай свои чертовы портки, слышишь?! Живо!

— Ты мне нравишься! Очень нравишься! Честное слово! Ты под таблетками, Аннели! Я не хочу, чтобы мы с тобой так…

— Заткнись! — шепчет она мне. — Иди сюда…

Подтягивает колени к подбородку, снимает с себя трусики, остается нагая на зеленой траве. Приподнимает таз, тянется мне навстречу… У меня голова кругом; солнце в зените. Она сдергивает, стаскивает с меня белье. Теперь мы оба голые, белые. Обнимает меня за ягодицы, направляет…

— Видишь… А ты говоришь — не хочешь… Ну…

— Зачем… Зачем… Не надо…

На одном из холмов возникают человеческие фигурки: экскурсия. Наверное, парк уже открылся. Они замечают нас, показывают, машут нам руками.

— Там… На нас смотрят… — говорю я Аннели.

А рука моя сама ищет ее; два пальца в рот, облизываю, чтобы… И вдруг наваждение проходит.

— У тебя кровь, Аннели. У тебя там кровь.

— Что?

— Тебе надо к врачу. Вставай. Нам надо ехать к врачу! Что они с тобой сделали? Что с тобой сделали эти ублюдки?!

— Подожди… Обними меня хотя бы. Пожалуйста. Просто обними… И мы пойдем… Пойдем куда скажешь…

К нам уже кто-то шагает размашистой походкой возмущенного человека, который твердо вознамерился пресечь бедлам. К черту его! Я слишком много задолжал этой девчонке.

И я опускаюсь на землю рядом с Аннели и осторожно, как будто она сложена из бумаги, обнимаю ее. А она прижимается ко мне всем телом — и ее трясет, бьет так, будто она умирает, будто это агония. Я держу ее, придавливаю руками к себе — грудь к груди, живот к животу, бедра к бедрам.

Она наконец плачет.

С криками из нее исходит бес счастья, со слезами вытекает чужое, непрошеное семя. Остается ничто.

— Спасибо, — неслышно шепчет она мне. — Спасибо тебе.

— Это возмутительно! — орут у нас над ухом. — Это частное владение! Немедленно покиньте территорию парка!

Мы, оба ошеломленные, кое-как собираемся, беремся за руки и взбираемся на холм, к вратам. Возбужденные экскурсанты показывают нам большой палец, провожают нас шуточками.

Перед тем как покинуть рай, я окидываю его последним взглядом.

Вижу дом из кубиков; вспоминаю распростертую на траве девчонку, ее глаза и ее соски, колени… Она изгнала из Тосканы призраки моих воображаемых родителей и моего названого брата.

Отныне тут безраздельно царствует она. Аннели.

— Ты показал мне свой родной дом, теперь я хочу показать тебе свой. Аннели не шутит; одержимость прошла, и она стала сама собой. Но то, что она предлагает, — чистое безумие.

— Мы не поедем в Барселону.

— Потому что в новостях все время твердят, что Барса — это ад на земле?

— Потому что там нечего делать! Потому что тебе срочно надо к врачу!

— Там есть врачи!

— В Барселоне? Шаманы, ты хочешь сказать? Или какие-нибудь шарлатаны-кровопускатели! А тебе нужен хороший специалист, который сможет…

— Ваши доктора ничего не помнят о болезнях, потому что вы не болеете! Хорошие специалисты — в Барсе, потому что в Барсе — живые люди!

Жители нашей славной Утопии почти не болеют; тут она права. Инфекции побеждены, наследственные заболевания стерты из наших генов, а остальные недуги приносила старость. Даже травмы сведены к минимуму: частного транспорта нет, и повсюду мягкий композит, о который нельзя разбиться. В резервациях для стариков, конечно, другое дело — но это их дело, а не наше.

— В любой большой клинике тебе смогут…

— Я приду в любую большую клинику и скажу: нелегальная беременность, групповое изнасилование, потеряла ребенка? В Барсе отличные врачи, и я еду туда! А ты — как знаешь!