Дневник смертницы. Хадижа - Марина Ахмедова

— Аман, ты что на меня кричишь? — я убрала руки от лица.

— Я тебя сто раз просил, не говорить «Аман»! Ты же в университете учишься, а разговариваешь как сельская бабушка… — Махач стал смотреть на дорогу.

Я отвернулась к окну.

— Ты сказала своей тете, что не хочешь выходить за него? — спросил он.

Такое у меня появилось чувство, как будто он на меня очень злой и только сдерживается, чтобы не закричать.

— Я сказала, что не хочу… — еле ответила я.

— Если ты сказала, почему она тебя за него выдает? — с раздражением спросил он.

— Аман! Махач! Значит, когда тебя спрашивали, хочешь ли ты жениться на Сакине, ты сказал «хочу», и поэтому ее за тебя засватали?! — крикнула я, перестав плакать.

— Ты, дурочка, на меня голос не повышай. У меня с утра и так настроение плохое.

— Тогда останови машину, я выйду. Катись к своей Сакине, она тебя заждалась. Ничего, я выйду замуж за кого сватают. Ты еще у меня посмотришь. А ты — хайван, оставайся со своей змеей, — гордо сказала я, сама не веря в то, что говорю ему такие слова, хотя знала, что без него я умру.

Махач ничего не ответил. И тогда со мной случилось то, что случалось всегда. Я бы полжизни сейчас отдала за то, чтобы помириться с Махачом и остаться в его машине. Но делала я все наоборот.

— Останови машину! — еще раз повторила я. — Дай мне выйти!

— Никуда ты не пойдешь. Сиди на месте, — его голос стал усталым.

В этот момент я готова была умереть от жалости к Махачу, так я его любила. Но я отвернулась к окну и не сказала ни слова.

— Хадижа… — позвал меня Махач.

Я промолчала.

— Хадижа… — позвал он снова. — Ты долго будешь молчать? Не обижайся, я просто вчера устал.

Я смотрела в окно и говорила себе — повернись к нему, скажи ему что-нибудь, не молчи. Но вместо этого продолжала молчать, как будто кто-то схватил меня за язык и не отпускал.

— Хадижа! — крикнул Махач.

Он остановил машину, повернул меня к себе и обнял.

— Я хотел поговорить с отцом, когда сделаю одно дело. Но, кажется, придется поговорить с ним раньше, — сказал он, а я слушала, как из-под дубленки стучит его сердце. Оно было таким слабым, что почему-то напомнило мне того цыпленка, который только что вылупился из яйца, я схватила его, а он умер. С силой я прижала Махача к себе. Мне хотелось передать ему свое сердце, чтобы он стал сильней. Пусть бы я умерла. Пусть бы он сто раз жил с Сакиной. Я все равно могла отдать ему свое сердце.

— Хадижа, какая ты глупая, — сказал он, прижимаясь губами к моим волосам. — Я увезу тебя. Не бойся — мы всегда будем вместе.

— Ты мне обещаешь, Махач? — спросила я.

— Я тебе обещаю, — ответил он.

— Я умру без тебя, Махач, — сказала я.

Аллах, я хотела, чтобы это никогда не кончалось. Я хотела вечно сидеть вот так, прижимаясь к Махачу. Аллах, говорила я, даже если ты можешь дать мне еще тысячу счастливых минут, из всех них я выбираю эту.

— Ну все, поехали, — Махач отодвинул меня от себя.

— Еще что-то надо тебе сказать, — остановила его я, и он снова прижал меня к себе. — Вчера я слышала, как дядя Вагаб говорил с тем мужчиной, который приходил меня за своего сына сватать. Они про тебя говорили, Махач.

Сердце Махача перестало биться. Я прижимала ухо к его груди, но ничего не слышала. Только потом оно слабо застучало, и перед глазами снова встал тот цыпленок, который старался сломать слабым клювом твердую скорлупу.

— Что они говорили? — спокойно спросил Махач.

— Что-то про списки. И еще про то, что с генерала можно взять по тройному тарифу. Еще дядя сказал, что генерал — не такой человек, с которым так просто разговор завести. А тот мужчина сказал, что своими глазами списки видел.

— Ты уверена?

— Я слышала! Сначала я подумала, что они про нас знают, но потом вышла, встала за занавеской и все подслушала. Я ни слова не поняла из того, что они говорили.

— Тебе и не нужно этого понимать. Не волнуйся, я разберусь. Это мелочи, — сказал Махач.

Я подняла лицо, и чуть не вскрикнула — таким бледным он мне показался.

— Не говори никому ни слова о нашем разговоре. Через несколько дней вопрос решится. — Он посмотрел мне в лицо и спросил: — Если будет нужно, ты со мной убежишь?

Я молчала.

— Хадижа, отвечай — да или нет? — Он взял меня за плечи и сжал.

— Да… — ответила я.

* * *

Счастье приходит вместе с весной. Я мечтала не переставая — у меня вся жизнь впереди. А те, кому от жизни оставалось мало, начинали вспоминать, как были счастливы когда-то весной.

Аминат Казиевна открыла окно, в него влетел свежий ветер и, кажется, загнал назад латинские окончания, которые она собиралась произнести. Несколько минут она стояла молча возле окна, вдыхая воздух. Когда она к нам повернулась, ее глаза странно блестели. Было непонятно, засмеется она сейчас или заплачет.

— Мне вспомнилась белая лошадь… — сказала Аминат Казиевна. — Сегодня я расскажу вам о ней.

Мы радостно положили ручки на столы. Какое счастье не записывать латинский, когда в окно врываются свежий ветер и яркое солнце! Хочется схватить свои вещи и бежать! Хочется делать что-то, а не сидеть, закупоренной в аудитории, как в бочке!

Аминат Казиевна снова повернулась к окну и смотрела туда, точно так же, как это делал мой дедушка. Наверное, сейчас она видела там не студенток, которые садились в чужие машины, а белую лошадь.

— Однажды мы всем курсом поехали сажать картошку… — начала она.

Все сразу засмеялись. Я представила, как Джамиля на двадцатисантиметровых шпильках вытаскивает из земли картошку своим длинным маникюром, а Нинушка в колготках сеткой и короткой юбке закидывает мешок с картошкой на спину и уносит его, согнувшись, на кривых ногах. Как хорошо, что Советский Союз закончился. Не хватало мне еще на учебе пахать, думала я.

— А сколько денег за мешок платили? — спросил Сулик.

Даже если бы Сулик никому не говорил, что он сельский, я бы все равно догадалась по его рукам. У сельских ладони шире, потому что мы с детства привыкли таскать тяжести.

— За мешок, Сулейман, ничего не платили. Если бы вы в своей сельской школе не веснушки считали, а учили историю, то знали бы, что в Советском Союзе все было общим. — Аминат Казиевна повернулась к нему.

Сулик покраснел. Как хорошо, что я не родилась рыжей, а то бы краснела каждую секунду.

— Если все было общее, почему теперь у одних больше, а у других в тысячу раз меньше? — спросил Сулик.

— Кто смог, тот украл, — засмеялась Нинушка.