Бусы из плодов шиповника - Владимир Павлович Максимов

за все время получил от Натальи только одну открытку, в которой она извещала меня о безумном по напряжению – «очень много было групп», – лете и о том, что она уезжает на неделю – отдохнуть от своей работы – в Чехию, по маршруту «Прага – три дня, Карловы Вары – четыре». Заканчивалось это короткое послание двумя словами на букву «п». «Пока, пиши». И лишь в самом низу очень мелким почерком из-за отсутствия места было приписано: «В Питере буду в конце сентября».

Звонок в нашей лаборатории раздался неожиданно и громко, вспугнув задумчивую тишину.

– Слушаю… Да… Одну минутку… Это вас, – сказала мне кандидат биологических наук Алла Нодаровна Харазова, чем-то: то ли тугой длинной косой, то ли всегда строгой одеждой похожая на румяную гимназистку начала двадцатого века, когда еще существовала Российская империя.

Передав мне трубку стоящего на ее столе допотопного телефона, она снова приникла к окулярам микроскопа.

– Алло, я вас слушаю, – слегка заторможенно и вполголоса, чтобы не нарушать мыслительный процесс коллег (в нашей весьма просторной комнате стояло четыре стола, один из которых – аспирантки Деевой, внучки академика Винберга, обычно пустовал), – проговорил я в черную трубку.

– Привет! Ну, как ты там?! – услышал я веселый голос Натальи.

– Привет, – севшим вдруг голосом ответил я. – Ты откуда звонишь?

– Из «Советской». Номер двухтысяча первый. Если хочешь, приходи прямо сейчас, поболтаем. Я тебе про Чехию расскажу, ты мне – про Белое море. Из твоих писем я поняла, что ты им просто очарован…

– Я сейчас не могу, – постарался я собрать воедино вдруг разбежавшиеся в разные стороны мысли и чувства, понимая, что говорю не то и не так. Но говорить то и так при трех (красавицы Деевой, как всегда, не было на месте) посторонних людях, даже занимающихся своими делами, у меня не получалось. – До конца рабочего дня еще два часа.

– Ну, приходи после работы. У меня сегодня свободный день. Так что, пока ты работаешь, я полежу, почитаю. Может быть, и вздремну. Отдохну, одним словом. А то завтра уже начнется беготня с группой, экскурсии… Все завертится по обычному кругу… А сегодня – день приезда, размещение… Надеюсь, на сей раз нас не будут перекидывать из гостиницы в гостиницу, как в прошлый раз…

– Ты надолго?

– На четыре дня.

– Через два часа буду. Пока.

– Пока.

Я положил трубку на рычаг почти антикварного телефона, которым вполне могли пользоваться «пламенные революционэры», обсуждая план Октябрьского переворота, названного впоследствии большевиками «Великой октябрьской революцией».

– Я бы на твоем месте плюнул на все и рванул немедленно к обладательнице такого чудесного голоса, – оторвался от вычерчивания своих графиков молодой доктор наук Виктор Бергер, чем-то очень похожий на Мефистофеля, особенно в профиль: со своей острой бородкой и крючковатым носом.

Может быть, я и ошибаюсь, потому что с Мефистофелем мне встречаться не доводилось, но именно такой его профиль я недавно видел на какой-то театральной афише.

– Ловите миг удачи, молодой человек, – улыбнулся Бергер. – Правда ведь, Алла Нодаровна? – вдруг подмигнул он Харазовой, на миг оторвавшейся от микроскопа.

– Да замолчите вы наконец! – подал голос из своего угла рыхлый Кулаковский, престарелый соискатель кандидатской степени. – Работать мешаете, – уже более примирительно закончил он.

Алла Нодаровна ничего не ответила Бергеру. В комнате наступила тишина, и я вдруг испугался, что все сейчас услышат гулкие удары моего сердца…

Но самое странное, я не знал сейчас точно: хочу ли я видеть Наталью? Или не видеть, но мечтать о ней для меня предпочтительнее, хотя бы потому, что спокойней.

В номере Натальи было предвечерне-сумеречно (горела только настольная лампа на прикроватной тумбочке), казенно и как-то необъяснимо грустно, словно я случайно забрел в давно покинутое людьми жилище. Впрочем, такое ощущение возникало у меня почти всегда и почти в любой гостинице…

Передо мной в белом махровом халате, слегка распахнутом на груди, с полотенцем, замотанным вокруг головы в виде чалмы, из-под которого выбивалась прядь влажных волос, стояла, казалось, совершенно не знакомая мне, красивая женщина.

– Проходи, – слава богу, знакомым голосом сказала она мне. – Я только что из ванны… Так что извини. Не успела привести себя в порядок к твоему приходу. Я ведь думала, ты придешь через два часа, как обещал… Посиди немного, поскучай – я сейчас… Только волосы феном просушу… Ненароком уснула. А проснувшись, поняла, что не могу показаться тебе заспанной и недовольной – потому и душ приняла… Да ты как будто мне не рад? – остановилась она на пороге ванной комнаты. – Или не узнаешь?

– Второе – вернее. Ты стала какая-то другая.

– Ты тоже изменился. Но я тебя, мой милый рыцарь, узнаю…

– Можешь пока там полистать журналы! – повысила она голос уже из-за двери ванной комнаты.

Я с удовольствием погрузился в мягкое кресло и включил проводное радио, которое, к счастью, ответило на мой мысленный призыв не новостями или безвкусицей эстрады, а хорошей музыкой…

Минут через пятнадцать Наталья появилась: в красивом платье, с тщательно уложенными волосами. Она будто сошла с обложки модного, консервативного журнала, повествующего отнюдь не о такой уж простой жизни красавиц из приличного общества.

– Может быть, спустимся на двенадцатый этаж? Там небольшой уютный ресторанчик с хорошей кухней. Поужинаем, поболтаем. Я, честно говоря, голодна. С утра ничего существенного не ела…

Мысленно поблагодарив Бергера за то, что ссудил меня деньгами «на цветы», остатка которых, если не шиковать конечно, могло хватить и на ресторан, я согласился.

– Мы ведь не виделись почти три месяца, четверть года, – продолжила Наталья. – Нам надо заново привыкнуть друг к другу. – Она приветливо и ободряюще улыбнулась. – Отметим нашу встречу. Тем более, что в осенних встречах, как в хорошем шоколаде, всегда присутствует приятная горчинка… Да встряхнись ты, Игорь! Что тебя смущает?! Что не так? За ужин, учти, платит приглашающая сторона, то есть я. И никаких возражений. Деньги у меня есть. Да и отдариться я должна – за такой чудесный букет. Вперед?

– Вперед, – в ответ ей улыбнулся я.

С двадцатого этажа на лифте, мы спустились в ресторан и заняли столик на двоих у окна – почти во всю наружную стену, у которой стоял стол.

Народу в зале было совсем немного. Музыка звучала негромко, поэтому можно было спокойно, не напрягая голоса, говорить.

После второй рюмки коньяка и общих фраз, пока мы дожидались заказанные фирменные блюда, я спросил Наталью о том, что больше всего волновало меня в данную минуту. Почему она не ответила ни на одно мое письмо с Белого моря?

– Понимаешь, – разрезая на кусочки лангет, серьезно