Наложница огня и льда - Серина Гэлбрэйт

—Не знаю. Ты лучше у Дрэйка спроси, он хотя бы последних отмеченных застал, я-то их и не видел.

Я допила жидкость, потянулась поставить чашку, однако Беван забрал ее, поставил на столик сам. Я сползла по подушке вниз, под одеяло. Мужчина взял тетрадь и перо. Тетрадь открыл и пристроил на колене, посмотрел задумчиво на страницу.

—Что ты пишешь?

—Что-то вроде путевых заметок. Знаешь, за столько лет по делам братства мне много где побывать довелось, увидеть много разного. Иногда редкости какие-нибудь, иногда что-то совершенно обычное на первый взгляд, но стоит присмотреться и как-то обыденное иначе раскрывается, с другой стороны, о которой прежде и не подозревал. И я записываю то, что видел, то, что меня поразило по-своему. Так, на всякий случай. Порой некоторые вещи на редкость быстро из памяти стираются.

По телу разлилось тепло приятное, успокаивающее. И все же холод затаился в кончиках пальцев, собираясь незримыми крошечными льдинками.

—Женщин ты туда тоже записываешь?— в шутку спросила я.

—Только особенных.— Беван улыбнулся.— О тебе напишу обязательно.

—Хочешь сказать, я особенная?

—Чем дольше я наблюдаю, тем сильнее убеждаюсь в этом. С тобой можно позволить себе роскошь быть тем, кого и в зеркале-то по утрам видишь нечасто.

Я перевернулась на бок, натянула одеяло повыше, позволяя сну обнять меня.

Следующее пробуждение словно от рывка, резкое, тревожное. В спальне темно, стул пуст, но дверь в гостиную прикрыта неплотно и через узкую щель на пол падала колеблющаяся полоса света. И аромат сандала и лета подсказывал, что за дверью Дрэйк.

Я встала с кровати, приблизилась к окну, отодвинула край портьеры. У земли еще сумрачно, однако небо медленно светлело с востока, готовясь к восходу солнца.

—Айшель?

Я обернулась к застывшему на пороге Дрэйку, растрепанному не меньше Бевана, в темно-синих брюках и голубой рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами.

—Как ты себя чувствуешь?— спросил мужчина, рассматривая меня внимательно, обеспокоенно.

—Хорошо,— действительно хорошо. Холода нет. И плечо только чесалось назойливо.

—Время раннее. Можешь еще поспать.

—Я не хочу. Я и так долго спала. Где Беван?

—У себя.— Дрэйк кивком указал на смежную стену.— Если ты голодна, в гостиной есть поздний ужин. Или ранний завтрак, как тебе больше нравится.

—Да, было бы неплохо перекусить,— согласилась я, ощущая неловкость. Не из-за того, что я стою в ночной сорочке,— Дрэйк видел меня и в мало что скрывающем неглиже. Не из-за мысли, что мужчина меня раздевал, перевязывая рану,— в такие моменты подобные мелочи не имеют обычного значения. Мне неловко, что я опять причинила столько неудобств и заставила Дрэйка тревожиться.— Я только схожу… умоюсь.

—Да, конечно.— Мужчина вернулся в гостиную, а я прошла в ванную комнату.

Привела себя в порядок, стараясь не думать о той несчастной паре, чьи жизни оборвались так глупо и так страшно, о своей возможной участи, о том, что будет дальше. Беван прав: хваленая защита братства оказалась не способна остановить жаждущее крови существо, не способна уберечь супругу и единственную дочь императора. Серьезный удар по репутации.

Я осмотрела перед зеркалом свою шею. Ни следа от синяков, что должны были остаться после попытки задушить. Спустив короткий рукав сорочки с плеча, осторожно сняла повязку. Чистая кожа. Ни раны, ни шрама, ни единого напоминания об укусе.

Разве возможно, чтобы у простого человека все заживало меньше чем за двое суток? Или это влияние яда?

Поправив рукав, я вышла в гостиную. Дрэйк сидел на диване перед камином, наблюдая отстраненно за потрескивающим пламенем. На кофейном столике бокал и хрустальный, пустой на две трети графин то с коньяком, то ли с виски. Мужчина жестом указал на другой стол у стены, на который водружен поднос с тарелками. Все блюда не тронуты.

—Ты не ел?

—Я не голоден.

—Тебе тоже надо поесть, даже бессмертные должны регулярно питаться…— чувствую, что говорю как моя мама, когда она пыталась отвлечь папу от работы или исследований и уделить хоть немного времени необходимому приему пищи.

—Не беспокойся обо мне, Айшель. Ешь сколько захочешь.

Странная привычка отказываться от еды, отдавая предпочтение крепкому алкоголю.

Взяв чистую тарелку и вилку, я положила себе понемногу с разных блюд, опустилась в кресло. Ела неторопливо, пережевывая тщательно каждый кусок. Дрэйк налил в бокал новую порцию и пил редкими глотками, по-прежнему глядя на огонь. Наконец я поставила опустевшую тарелку обратно на поднос.

—У меня уже зажила рана от укуса,— произнесла я негромко, стоя спиной к дивану.— Даже следа не осталось. Так должно быть?

Ответил мужчина не сразу.

—Не знаю,— помолчал и продолжил: — Отмеченные действительно редко болели и раны у них затягивались быстрее, чем у других людей. Но когда керами овладевает жажда крови, они могут за короткий срок иссушить человека практически полностью и шансов выжить у него нет.

Я обернулась.

—Я умирала,— в тот момент я осознавала это с пугающими ясностью, равнодушием.

Сейчас же от одной лишь мысли накатывал страх удушающий, панический.

—Умирала,— голос Дрэйка глух, напряжен. И слышалось что-то беспокоящее.— Каждое бесконечно долгое мгновение я ощущал, как тебя по каплям покидает жизнь. Как твое тело становится холодным. Каждый раз, когда ты впадала в забытье, мне казалось, что в себя ты уже не придешь.

Всего полтора дня минуло и физически я чувствую себя прекрасно, словно ничего и не было, словно я не приближалась к грани, из-за которой нет возврата.

Та тень, тревожная, зыбкая, что слышится мне в голосе мужчины,— вина? Отзвуки боли, новой и застарелой, прятавшейся прежде на самом дне души.

Я подошла к дивану, опустилась на сиденье рядом с Дрэйком. Повернутое к огню лицо непроницаемо, но я вижу в темных глазах эту тень, призрак прошлого, проникший в настоящее.

—Дрэйк, все хорошо. Я жива, и я здесь,— хотя едва могу понять, почему выжила, почему восстановила силы так быстро.

Как яд в моей крови сумел убить керу?

Я осторожно забрала бокал из руки мужчины, поставила на столик. Коснулась тыльной стороны ладони Дрэйка, вдохнула глубоко запах, нахлынувший резко и одновременно кажущийся таким привычным, родным.

Моим.

—Благодаря яду Норда,— возразил мужчина.

—Разве яд во мне способен убить?

—Мне не доводилось слышать, чтобы отмеченные могли отравить кого-то своей кровью. Но они и привязывались иначе.

Значит, парная привязка может сотворить из меня опасное оружие? Но зачем, если, как говорила Лиссет, основное назначение парной привязки — продолжение и сохранение рода? Для защиты потомства? Или дело в самом яде братства?