Кормилица по контракту - Татьяна Бочарова

— Почему? Почему он это сделал? — дрожащим голосом спросила Валя, закрывая лицо руками.

— А ты разве не знаешь? — строго произнес Муртаз Аббасович. — Из-за тебя.

— Из-за меня?! Нет! Нет!! Не смейте говорить этого! — Она тесно прислонилась спиной к стене, будто пытаясь спрятаться, раствориться, исчезнуть.

— Конечно, из-за тебя. Он ведь любил тебя. Дурачок, любил больше жизни. Это у нас наследственное — я тоже обожал покойную Тамилу, если бы не Тенгизка, ушел бы следом за ней, когда она умерла. — Муртаз Аббасович грузно опустился на постель, рванул на шее узел галстука. — Думаешь, зачем я здесь? Сижу в комнате, откуда только что вынесли моего мертвого мальчика? Зачем?!

Валя, ни слова не говоря, смотрела на него полными слез глазами.

— Я жду тебя.

— Меня?

— Да, тебя. Он велел мне. Тенгиз. Он оставил письма. Целых два. Одно мне. В нем он пишет, что любил тебя и не смог сберечь своей любви. И что виноват в этом я! Понимаешь — я!! Я, который молился на него, готов был живым в могилу лечь, лишь бы у него все шло хорошо! Будь проклят тот день, когда я взял тебя в магазин! Будь он проклят!! — Муртаз Аббасович сжал кулаки и заскрипел зубами. Это было до такой степени леденящее душу зрелище, что Вале показалось, она не вынесет и тут же умрет сама.

«Бежать! Бежать отсюда!» — мелькнула у нее отчаянная мысль.

Она с невероятным трудом оторвала тело от стены и сделала шаг в прихожую.

— Стой, — бесстрастным тоном приказал Муртаз Аббасович, — забери то, что тебе причитается. Возьми и убирайся вон. — Он вынул из кармана брюк обыкновенный, плотно запечатанный, почтовый конверт и отдал его Вале.

— Читать будешь не здесь. Прощай.

Валя стремглав выбежала на лестницу. Дрожащими руками разорвала бумагу, вытащила тонкий тетрадный листок в клеточку, подошла ближе к засаленной, тусклой лампочке.

«Моя дорогая Валя-Валентина! Если можешь, прости меня за все, что я сделал тебе. Сам я никогда не прощу. Когда ты будешь читать эти строки, ты уже будешь знать правду о том, какой я мерзавец.

Я хочу лишь одного — не оправдаться, нет. Хочу, чтобы ты поняла — я пошел на это ради любви к тебе, ради того, чтобы ты снова стала моей. Теперь я знаю наверняка — на лжи и подлости не построить счастья. Та, которую ты считаешь своей подругой, на самом деле — злодейка, исчадие ада. Она искусила меня, заставила забыть честь и совесть, встать на путь, который ведет прямиком в преисподнюю.

Милая Валечка, я дважды предал тебя и предал нашу девочку. Надеюсь, там, куда я иду, мне воздастся за это по заслугам. Прошу тебя, любимая, помни — ты мое короткое счастье, моя звезда, ближе тебя у меня никого в жизни не было и теперь уже не будет.

Мне больно сознавать, что из-за меня ты снова будешь в нищете, а я ничем не могу тебе помочь. Наша фирма на грани банкротства, у отца просить денег я не могу и не желаю. Поэтому оставляю тебе ту малую толику, которая позволит тебе не пропасть и встать на ноги. Это деньги той суки, которая дала мне их за то, чтобы я опорочил тебя. Почему у меня не отсохла рука, когда я принял их у нее?

Живи долго и счастливо, моя королева. Прости Тенгиза Теймуразова, твоего вечного раба».

Валя закончила читать, бережно сложила лист пополам. Ей казалось, она ослепла от слез. И лицо, и руки, и подбородок, и шея — все было мокрое.

На дне конверта лежали пять бумажек по сто долларов. Взятка, о которой умолчала Кира в своем повествовании. Валя положила письмо к деньгам, спрятала конверт в сумку, спустилась по лестнице, вышла на улицу и остановилась в тоске и апатии.

Куда идти? Кто ее ждет? У нее никого в Москве, никому она не нужна. Может последовать примеру Тенгиза и броситься под первую встречную машину?

Валя представила себя, распластанную на тротуаре, изуродованную, в крови и грязи, и ее затрясло. «Нет, что угодно, только не это. Это грех, за который потом придется отвечать перед Богом. Нужно терпеть. Терпеть, как бы тяжело и больно ни было».

Она повернулась и медленно пошла в сторону метро.

На станционных часах было ровно двенадцать. Валя села в полупустой поезд и поехала на Юго-западную, к тетке. Единственный, кто не выставит ее ночью, — это она. Ничего не объяснять, ни о чем не говорить — просто плюхнуться на старенькую раскладушку, закрыться с головой теплым, стеганым одеялом, отключиться, забыться, дождаться нового дня, не такого страшного, каким был сегодняшний…

Евгения Гавриловна открыла сразу же, будто на дворе был белый день. Увидела Валю, всплеснула руками.

— Никола Угодник, ты!

— Я.

— Чего же мнешься на пороге, проходи. — Тетка отступила назад, пропуская Валю в коридор.

— Спасибо. — Она почувствовала, что не может стоять, и села прямо на пол, на чистенький, хотя и старый, темно-коричневый теткин палас.

— Ты моя сердешная! — испуганно пробормотала Евгения Гавриловна. — Никак совсем не в себе. Врача бы тебе… — Она нагнулась, пытаясь поднять Валю с полу.

— Не надо врача, — тихо проговорила та, — Я сейчас. Сейчас встану.

— Да я и не тороплю. Сиди, сколько влезет. Я вот чайку тебе вскипячу, с вареньицем. Я мигом, одна нога здесь, другая там. — Тетка рванула, было, в кухню, но остановилась на полпути, искательно заглянула Вале в лицо: — Я ведь… искала тебя, деточка. Все знаю о тебе, и где ты, и с кем. Ты прости меня, старую грешницу, черт попутал тогда кричать на тебя. Думала, как лучше сделать, а вышла беда.

— Ничего, — с трудом шевеля губами, прошептала Валя.

— Стало быть, не получилось с новой работой-то, коли ночью пришла? Так понимать?

— Так. — Валя неловко поднялась, цепляясь за комод.

— Ну и Бог с ним. И ничего. Мы и так проживем. Хорошо проживем, вот увидишь. Я уж и скучать начала без тебя, право слово. Даже проведать думала, да боязно было — вдруг не захочешь меня знать, вон выгонишь. — Евгения Гавриловна робко улыбнулась и вдруг засуетилась, захлопотала: — Вот курица! Позабыла, что шла чайник ставить! Ты мой руки, да приходи на кухню.

— Хорошо. — Валя кивнула, чувствуя, что помаленьку оттаивает.

Выходит, тетка вовсе не злая, не ненавидит ее, а, наоборот, любит. Лебезит, пытается загладить свою вину. А Кира, которую Валя считала доброй, преданной и ласковой, на самом деле стерва и злодейка.

«Дура я, дура», — потерянно подумала она и пошла в ванную.

Когда Валя появилась в кухне, ее уже ждала дымящаяся чашка чая. Рядом стояла розетка с клубничным вареньем, лежал разрезанный пополам и намазанный маслом рогалик.

— Садись, милая. — Тетка пододвинула Вале табуретку. — Попей горячего, тебе с морозу полезно будет. А кавалер твой приходил ко мне, спрашивал, где тебя искать. Давно, правда, но приходил.