Разделяй и властвуй. Нацистская оккупационная политика - Федор Синицын

Реальная борьба с оккупантами со стороны несоветского сопротивления была слабой и проявлялась, в основном, в виде саботажа мер оккупационной власти, включая трудовую мобилизацию. Например, в Литве в начале 1942 г. было заполнено только 5% от первоначальной квоты мобилизованных на работу (100 тыс. чел.). Тем не менее к июлю 1944 г. оккупантам удалось вывезти на работу в Германию 75 тыс. литовцев, 35 тыс. латышей и 15 тыс. эстонцев{1564}. Одной из проявившихся в Прибалтике пассивных форм сопротивления также было бегство эстонцев в Финляндию (считается, что смогли бежать до 5 тыс. чел.{1565}).

В целом развитию как советского, так и несоветского антигерманского сопротивления на оккупированной территории СССР мешали несколько факторов. Во-первых, некоторые «национальные деятели» продолжали надеяться на перемены в политике германских властей. В Белоруссии они рассчитывали на создание структур, аналогичных «Русскому комитету» и «Русской освободительной армии». В Прибалтике выдвигалось требование изменить германскую политику, в том числе удалить от власти балтийских немцев и ликвидировать германскую администрацию. В Латвии были распространены спекуляции о том, что оккупанты «вследствие дальнейших потерь [на фронте] будут вынуждены пойти на уступки по отношению к малым народам». В ноябре 1943 г. призыв латышей на военную службу рассматривался как повод для «извлечения политической выгоды» в отношениях с германскими властями, и «Латышский легион» воспринимался как «жертва латышского народа… за которую он должен быть вознагражден автономией»{1566}.

Во-вторых, часть населения оккупированной территории СССР продолжала пребывать в состоянии политической апатии. Германские власти отмечали, что в Западной Белоруссии местное население и ранее — как при польской, так и при советской власти — «страдало экономически и этнически, и поэтому, как правило, терпеливо несет трудности немецкой оккупации». В Латвии в июле 1943 г. отмечалось «апатичное отношение латышского населения ко всем политическим вопросам», тогда как «вопросы питания и экономики все еще находились на первом плане». К октябрю 1943 г., «несмотря на озабоченность населения событиями на фронте», кардинальных изменений в настроениях латышей выявлено не было{1567}.

Принес оккупационной администрации свои плоды и использованный ею метод «Разделяй и властвуй». В частности, более лояльное отношение к местному населению Западной Белоруссии привело к его «умиротворению». Оккупационные власти подчеркивали, что в этом регионе «приказы немецких властей выполнялись местным населением», не было «преступлений по политическим мотивам», воздействие советской пропаганды было «очень слабым», и лишь малая часть населения «верила партизанам», деятельность которых местные жители воспринимали как «набеги». Так, в г. Скидель в октябре 1943 г. слухи о том, что «большевики уже в Минске… вызвали волнения среди местного населения», однако когда слухи оказались ложными, население успокоилось{1568}.

Антигерманскому сплочению населения также мешали разгоревшиеся на оккупированной территории СССР этнические конфликты, которые активно подогревались нацистами. Самым трагическим из них был украинско-польский конфликт (т.н. «Волынская резня»). ОУН — УПА осуществляли политику геноцида по отношению к полякам{1569}, призывая уничтожать их как «колонистов»{1570}. Польские отряды, в свою очередь, уничтожали украинцев. В Западной Белоруссии германские власти отмечали «противоречия между польским и белорусским народами». К сентябрю 1943 г., в результате арестов членов польского движения сопротивления, антагонизм между двумя народами обострился. В белорусской прессе поляки подвергались «яростной критике»{1571}. Однако, в целом, белорусско-польские противоречия не переросли в вооруженные столкновения.

Боязнь репрессий со стороны германских властей была еще одним фактором, мешавшим развитию антигерманского сопротивления. Так, эстонцы сетовали, что изгнать оккупантов они не могут, так как «эстонский народ не так многочислен». У части населения оккупированной территории СССР оккупационные власти также смогли воспитать сильный страх перед возвращением советской власти. Советская разведка отмечала, что «население частично верит этой пропаганде, а пленные… боятся убегать из плена»{1572}. В январе 1943 г. в Ростовской обл. отмечался «огромный страх мести со стороны большевиков», подогревавшийся оккупантами. В Латвии в начале 1943 г. во всех кругах населения ходили слухи о «предполагаемом возвращении большевиков» и делались печальные выводы о судьбе латышского народа{1573}. Солдаты-эстонцы, воевавшие в коллаборационистских формированиях, боялись попасть в советский плен, так как верили рассказам немецких офицеров о том, что «русские в плен не берут»{1574}. Некоторые крымские татары боялись прихода Красной Армии, думая, что «советская власть им не простит их измены и предательства». Германские власти активно спекулировали на таких страхах{1575}.

Некоторая часть населения оккупированной территории выражала определенную готовность к сопротивлению, однако находилась в стадии «выжидания». Несоветское сопротивление в Прибалтике сознательно не инициировало вооруженное сопротивление оккупантам, которое, как считалось, «только помогло бы Советскому Союзу»{1576}. В апреле 1943 г. советская разведка отмечала, что «многие литовцы якобы имеют оружие, которое они предполагают применить при благоприятной обстановке против немцев»{1577}. Латышские национальные деятели призывали латышей «быть дальновидным», ожидая прихода «времени, когда сыны Латвии должны будут горячо сражаться за свою собственную землю»{1578}. В эстонских коллаборационистских формированиях были распространены надежды на то, что «когда Германия ослабнет, то Эстония будет восстановлена, как самостоятельное государство», с помощью эстонских солдат, которые «повернут… оружие против немцев и выгонят их из Эстонии»{1579}.

В реализации своих устремлений участники несоветского сопротивления возлагали надежды на помощь стран Запада, в соответствии с «Атлантической хартией» 1941 г., которая провозглашала невозможность послевоенных территориальных изменений, не находящихся «в согласии со свободно выраженным желанием заинтересованных народов», а также уважение к праву «всех народов избирать себе форму правления, при которой они хотят жить» и стремление «к восстановлению суверенных прав и самоуправления тех народов, которые были лишены этого насильственным путем»{1580}. К началу 1943 г. в Прибалтике широко обсуждалась тема создания «Северного блока государств» под главенством Швеции. В Латвии к апрелю 1943 г. распространились надежды на помощь со стороны Великобритании и США. К июлю 1943 г. слухи о том, что Великобритания «поддерживает независимость Латвии», усилились{1581}. Такие надежды бытовали и в Эстонии, жители которой летом 1943 г. ожидали, что «англичане будут скоро в Европе»{1582}. Надежды на помощь Запада были столь ярко выраженными, что в июле 1943 г. руководство эстонской политической полиции издало циркуляр о борьбе с англофилами{1583}. Характерно, что надежды на помощь Великобритании и США были распространены и среди депортированного населения СССР из числа прибалтийских народов{1584}. На Кавказе ярко проявился «турецкий фактор». Балкарские деятели планировали отделение Балкарии от Кабарды и объединение ее с Карачаем под протекторатом Турции{1585}. Среди некоторых балкарцев ходили слухи, что «скоро придет Англия и будет управлять Россией, а Турция — Кавказом»{1586}. Этнорелигиозную связь крымских татар и ряда народов Кавказа с Турцией понимали и германские власти — заигрывая с ними, Гитлер рассчитывал на поддержку со стороны Турции и мусульманского мира{1587}.