Кайкен - Жан-Кристоф Гранже

— Он видел во мне самого страшного врага.

— Не только. Есть и кое-что еще, и вряд ли вам это понравится. По всей видимости, женской половиной своего естества он был… в вас влюблен.

Пассан предчувствовал нечто в этом роде и даже не удивился. Имея дело со злом, волей-неволей научишься с ним обращаться. В каком-то смысле это даже делало его сильнее.

— Он что-нибудь говорит о Леви?

— Признается, что убил его, но подробностей не сообщает. Насколько можно понять, он отнесся к вмешательству Леви как к досадному недоразумению. Вам что-нибудь об этом известно?

Пассан рассказал историю с перчатками. Кальвини неторопливо отпил глоток кофе.

— Я обязательно все это проверю. Если вы правы, похоронить майора Леви с почестями нам вряд ли удастся.

Пассан продолжал листать досье, пытаясь сдержать дрожь. Лицо опять начало гореть от боли. Обозлившись на себя за то, что заснул, он забыл утром принять обезболивающее. От двухдневной щетины зудела кожа, но он не мог позволить себе почесаться.

— В самом конце, — заговорил Кальвини, — Гийар пишет о том, что решил покончить с собой. Это снимает с вас всякие подозрения.

— А что, меня кто-то подозревал?

— Все.

— Другие версии были?

— А как же. Например, что это вы толкнули его в костер.

— Вместе с собой?

— Ну, знаете, в пылу схватки… Однако Гийар признает, что в его намерения входило втянуть вас в пламя. Впрочем, он везде рассуждает о вас в прошедшем времени, как будто вы уже умерли. Он был уверен, что вы прыгнете в огонь вслед за ним.

— Кому еще он отправлял этот документ?

— Пока складывается впечатление, что пресса не в курсе. И слава богу. Так что у нас есть возможность представить всю картину в приемлемом виде.

Гийар не стремился к дешевой популярности. Он глубоко презирал окружающий мир, и для него значение имел всего один человек — Пассан. Если бы он знал, что детектив выживет после пожара, отправил бы свое послание не кому-либо еще, а ему.

— Значит, я реабилитирован?

— Целиком и полностью. И с сегодняшнего дня возвращаетесь к работе.

— Поручите мне расследование смерти Сандрины Дюма.

— Это не в моих силах. Я не занимаюсь этим делом.

— А кто занимается?

— Пока неизвестно. Прокурор еще не принял решение.

— Поддержите мою кандидатуру.

— Бесполезно. Нельзя назначить следственную группу, а через день заменить на другую. К тому же у вас в этом деле слишком явный личный интерес.

— Не гадь там, где ешь, так, что ли?

Он сразу же пожалел о допущенной грубости. Да и по-любому, хозяин дома был прав: время уже упущено.

— Спокойно приступайте к работе, — добавил Кальвини. — Вы плохо выглядите, дрожите с ног до головы. Наверное, вам имеет смысл вернуться в больницу и долечиться. Кроме того, своими подвигами вы искупили далеко не все.

— Что вы имеете в виду?

Судья достал из кармана пачку «Мальборо» и протянул Пассану. Тот отрицательно мотнул головой.

— За последние несколько дней, — продолжил судья, — вы ухитрились наломать немало дров. Преследовали Гийара, хотя суд своим предписанием запретил вам к нему приближаться.

— Но если его виновность больше ни у кого не вызывает сомнений…

— Закон есть закон. Вы напали на психиатра с огнестрельным оружием в руках.

— Он не подавал жалобы.

— Вы ведете себя слишком вызывающе. — Кальвини выдохнул длинную струю дыма. — Вам не хватает самоконтроля. Лучшее, что вы сейчас можете сделать, — это уйти в тень. Во всех отношениях. Я слышал, у вас… личные неприятности.

Пассан вздрогнул.

— Если уж хотите сохранить все в тайне, прекратите звонить полицейским.

— Я не звонил никаким полицейским.

— Это ваша ошибка. Вы решили выступить в одиночку. И чего добились? Мы не можем связать убийство вашей лучшей подруги с несуществующим делом. Очевидно, судья, назначенный прокурором, прикажет произвести у вас в доме обыск.

— Вы что, решили меня добить? — Оливье стукнул кулаком по столу.

— Я решил вам помочь. Хорошо, я посмотрю, нельзя ли устроить так, чтобы вас включили в следственную группу.

— Нет. Это мое дело, моя семья. Я буду работать один.

Кальвини улыбнулся. Пассан вскочил на ноги. Беседа была закончена — во всяком случае, он так полагал. Судья, в свою очередь, поднялся. Ростом он был вровень с полицейским.

— Бросайте это свое мальчишество. Обдумайте все хорошенько и завтра позвоните мне. — Он протянул ему папку. — Вот, не забудьте. Это ваше.

Глядя на строчки, старательно выведенные рукой Гийара, Пассан вспомнил еще об одном факте, который его интересовал:

— Он знал, что умрет. А завещание оставил?

— Конечно. Я разговаривал с его нотариусом. Гийар на своих автомастерских сколотил целое состояние.

— У него не осталось родственников? Вообще законных наследников?

— Он завещал все свое имущество приюту в Баньоле.

— Приют Жюля Геда?

— Да. Вы что, его знаете?

— Я в детстве провел там какое-то время.

Кальвини поднял брови, словно собирался задать вопрос, но понял, что ответ ему уже известен. Пассан поблагодарил и развернулся, чтобы уйти.

Шагая по гравиевой дорожке, он размышлял над только что услышанным. К чему ведет боль? К неожиданному состраданию? Почему напоследок Гийар совершил этот благородный поступок? Вспомнил о чем-то хорошем? Может, о книге? Например, о «Пятнадцати мифологических историях» — адском ключе, благодаря которому выжил?

Судья открыл ворота с пульта. Пассан вышел на улицу, не оглянувшись. Он думал об истине, усвоенной в «воровской школе». Внутренняя жестокость Гийара была лишь ответом на жестокость внешнего мира.

Может быть, убийца Сандрины руководствуется тем же мотивом?

Пассан купил букет роз и нацепил галстук — подготовился к мирным переговорам.

В холле больницы Робера Дебре ему пришлось прибегнуть к искусству дипломатии: посещения начинались после двух часов дня. Он изо всех сил старался разговаривать вежливо, больше рассчитывая на свое обаяние, чем на полицейское удостоверение. Наконец его пропустили на третий этаж. Обнаружив палату пустой, он на миг замер на пороге. Каждая деталь обстановки острой иглой ввинчивалась в сознание.

Голый матрас.

Пустая подставка для капельницы.

Пустота на том месте, где висел листок с кривой температуры.