Каждому свое - Вячеслав Кеворков

Драматичный сюжет, помноженный на прекрасную мелодию и великолепное исполнение, возымели свое действие. Гости были уже готовы щедро отблагодарить исполнительницу овацией, но она упредила их, подошла к рампе, протянула к публике обе руки и постоянно усиливающимся голосом, полным надежды, продолжила: «…но если ты вернешься, с тобой в темную комнату вновь вернется свет, увядшие цветы воспрянут, а с ними и счастье жизни». С каждым куплетом, начинавшимся «…но если ты вернешься…», голос звучал все сильнее, а с ним и возвращение становилось несомненным. И вот мощные лучи прожекторов выбросили на сцену яркие пучки света, и в мгновение все поменяло свой цвет на более жизнерадостный.

Задник сцены из темно-синего превратился в светло-сиреневый, певица, не покидая сцены, переоделась из черного платья в вишневое, и даже черный рояль приобрел какой-то серебристый оттенок. Когда певица подошла к самому краю рампы и грустно улыбнулась, склонив голову, зал взорвался.

Вальтер не заметил, как поднялся вместе со всеми и теперь, стоя, аплодировал.

Швейцарский итальянец с румяными, почти детскими щеками, по которым текли слезы умиления, старательно бил в подушечкообразные ладоши, которые звука не издавали, а лишь имитировали его.

Когда страсти поутихли и гости вновь сели, толстяк поманил официанта.

— Не могли бы вы передать этой изумительной фрейляйн, что некий богатый холостяк настолько очарован ею, что готов предложить ей немедленно руку и сердце. — Швейцарец сунул под тарелку голубоватую купюру, оставив уголок на виду. Официанту оказалось вполне достаточно одного уголка, чтобы оценить ее достоинство, поэтому он с места не тронулся.

В восприятии большинства людей Швейцария — это не страна, а банк, и населяют ее несчастные сотрудники, круглые сутки занятые пересчитыванием чужих денег, чтобы заработать свои. А это порождает профессиональную болезнь — жадность.

— Чего ты стоишь? — недобро сверкнул глазами гость.

— Дело в том, что в нашем заведении подобная услуга не предусмотрена, поэтому…

Под тарелкой появилась еще одна бумажка, как две капли воды похожая на свою предшественницу. Официант элегантно-неуловимым движением извлек обе купюры из-под тарелки и столь же незаметно исчез.

Вальтер не полностью уловил суть разговора официанта со швейцарцем, который к тому же сидел к нему спиной. Но и то, что он понял, вызвало ощущение, словно кто-то залез в его карман и теперь распоряжается его содержимым. Прежде нечто подобное он испытывал на службе при дележе славы, когда шла раздача наград за удачно проведенную операцию. Но то, что женщина может хоть в какой-то мере конкурировать с карьерой, и в голову ему раньше не приходило. Открытие оказалось настолько неожиданным, что он, едва начав уже принесенную бутылку, почему-то попросил бокал шабли и полдюжины устриц, которые заказывал редко и ел без удовольствия.

Официант, обслуживавший соседний столик, оказался человеком не только безупречно честным, но и весьма проворным. В считанные минуты он вновь предстал перед швейцарцем и доложил о проделанной работе.

— Мадемуазель Лидия искренне благодарит вас за внимание и просит передать, что в самое ближайшее время покажет новый номер. Что же касается вашего предложения, то, по ее мнению, для заключения брака необходимо нечто большее, нежели мимолетное знакомство. Что именно, она не уточнила.

— И не надо! — громко расхохотался толстяк. — Я это и без нее знаю. Передайте, что я буду ждать согласия столько, сколько понадобится.

Вальтер был вполне доволен услышанным, а потому не только без труда переправил с помощью вилочки из раковины в рот холодную устрицу, хорошо сдобренную лимоном, но и легко проглотил ее, послав вдогонку несколько глотков вина.

Если исходить из того, что душа — понятие абстрактное, то желудок — орган, подчиняющийся дисциплине. А потому, когда в обеих сферах воцарилось равновесие, то и сама жизнь показалась прекрасной. А вокруг — все, как прежде. Все те же головы, постоянно о чем-то говорящие, непрерывно что-то пьющие, чему-то улыбающиеся. Лишь за дальним столиком, что у противоположной колонны, произошли несущественные изменения — появилась новая гостья — черноволосая дама с модной короткой стрижкой, судя по всему, близкая подруга Карин.

Женщины буквально вцепились друг в друга, что вовсе не означало, что они давно не виделись.

Молодой человек, судя по выправке, переодетый в штатское военный, терпеливо и с уважительным молчанием наблюдал за темпераментным диалогом подруг. Время от времени он, подняв голову, бросал короткий взгляд по сторонам, но тут же неизменно возвращал его обратно, дабы не дать повода для осуждения за недостаточное внимание к дамам.

Вальтер был готов перевести взгляд на какой-то еще не опознанный им объект, как что-то остановило его.

— Черт побери! — не сдержался он, не веря собственным глазам. — Так это же Бригит.

Сменив платье на более яркое и убрав волосы под черный парик, она по праву не чувствовала себя той, которая всего полчаса назад очаровывала публику со сцены, а теперь, пребывая в зале инкогнито, наслаждалась тем, что была просто гостьей кабаре.

Проделанный Бригиттой трюк восхитил Вальтера, как, впрочем, и все, что она позволяла себе, нарушая сложившиеся в его представлении традиции и правила. Наблюдая за ней, он приходил к выводу, что, несмотря на колоссальное различие в их общественном положении, она благодаря своему таланту и усердию куда больше получала от жизни, нежели он, с невероятными потугами вскарабкавшийся по отвесным скалам карьерного Олимпа почти на самый верх.

Но какой ценой? Невольно пришло на память событие двухлетней давности, когда он прямо в здании госбезопасности на Принц-Альбертштрассе, несколько метров не дойдя до своего кабинета, упал в обморок и очнулся в госпитале, где провел затем три недели и где у него за этот срок успели диагностировать несметное количество болезней, перечень которых едва уместился на одном машинописном листе.

И все же, несмотря на драматическую ситуацию с состоянием здоровья, ему и тут повезло. Дело в том, что возглавлял медицинское учреждение, в котором оказался Вальтер, старый друг их семьи, двухметрового роста баварец, «дядя Отто», как звал его в детстве Вальтер. Отто обладал редким даром, встречавшимся у врачей того времени: и больным, и здоровым он говорил не то, что положено, а то, что на деле диагностировал. И при этом умудрялся оставаться в самых лучших отношениях с пациентами. Все дело было в том, что он был великолепным лекарем, понимавшим, что ради сохранения своего здоровья люди готовы выслушивать любые слова.

Беседа с Вальтером при его выписке из госпиталя не стала исключением.

— Вот что, дорогой, — начал Отто, мрачно переворачивая листы медицинского заключения. — Судя по всему, чинов и должностей ты достиг солидных, но при этом израсходовал непозволительное количество жизненных ресурсов. Так истрепать свой организм к тридцати годам удается далеко не каждому. Если верить, что ты страдаешь всеми перечисленными в медицинском заключении болезнями, то тебя нужно немедля сажать в коляску и везти в дом инвалидов.