Глаза истины: тень Омбоса. Часть 1. На тропе возмездия - Ростислав Соколов

Древнеегипетская усыпальница посреди православного кладбища.

– О-о-о-о, – протянула Марго с удивлением, лишь часть которого была притворным. – А кто здесь похоронен, дядя Костя?

Ковальский взглянул на странный памятник и наверняка задал себе тот же вопрос. Наряду с ним напрашивался и другой: а не та ли это самая черная пирамида, о которой так настойчиво спрашивал сеттит, которого поймали после теракта на Киевском вокзале? Оставил ли подсказку с указанием на нее в своей квартире Владимир Романов или её уничтожили сеттиты?

– Может, лучше вы расскажете о захоронении нашей спутнице? – ловко перевел стрелки на сопровождающего Ковальский, пока его серые глаза сканировали каждое углубление странной пирамиды.

– Там… Эм… – промямлил Андрей. – В общем… там нет никаких захоронений!

Его ответ поразил обоих гостей. Ковальский не смог сдержаться:

– Как это – нет? Мы же точно знаем, что есть. Как и потайной ход в усыпальницу.

– Откуда вам это известно? Нет там ничего подобного.

– Тогда зачем тут еще два ключа? – спросила Марго, указывая на связку в руке клерка.

В архиве Марго успела разглядеть все три ключа на связке: они были абсолютно разными, а вовсе не копиями одного и того же ключа. Один из них был от решетки, отгораживавшей участок от остальной территории кладбища, но для чего тогда нужны остальные?

Провожатый растерянно взглянул на связку и сжал её в кулаке.

– Это запасные.

Ковальский с негодованием покачал головой. Мда, этот парень не умел врать вовсе. Назначить подобного типа хранителем входа в тайное убежище сеттитов было опрометчивым шагом с их стороны.

– Не дури нас, друг, – сказал он с легкой наглостью. – Мы же не слепые. Все ключи у тебя разные, так что давай, пусти их в ход.

– Не буду. Не обязан, – взвизгнул «могильщик». – Кто вы вообще такие? Я всех посетителей этого участка знаю лично, и вас я никогда не видел.

– А мы новенькие, недавно открывшиеся наследники, – спокойно ответила Марго, сложив руки на груди. – Открывайте, у нас срочное дело к высшему начальству.

В висках чаще начала стучать кровь, словно тикали стрелки часов.

Мы теряем непозволительно много времени.

Андрей переводил взгляд перепуганных глаз с одного гостя на другого, ожидая их дальнейших действий. Видя упорство провожатого, Ковальский не выдержал и вскипел.

– Значит, так, – он достал из кармана свои корочки. – Мы сотрудники Федеральной службы безопасности Российской Федерации, ясно тебе? Мы в курсе злодеяний твоих нанимателей. Либо ты сейчас же открываешь нам склеп…

Ковальский сунул руку под куртку, выудил оттуда свой пистолет и нацелил в лицо могильщику.

– … или придется действовать уж совсем по-плохому.

С этими словами он взвел курок.

В одиночной камере («карцере», как его прозвали между собой сотрудники ФСБ), понурив плечи, сидел человек, которого только этим утром пригласили в качестве консультанта по Древнему Египту. Он сидел на кушетке в небольшой комнатушке с обшарпанными стенами, выкрашенными потускневшей серой масляной краской, при свете регулярно моргавшей лампочки, известной в народе как «лампочка Ильича». В то время как в любом помещении столицы можно было встретить лампы холодного света, галогеновые, энергосберегающие и прочие, здесь время как будто остановилось, замерев лет сорок назад. Сразу было понятно, что карцером по назначению не пользовались с тех самых пор, как руководство Второй службы решило пойти на хитрость и перевести большую часть своих подразделений на время расследования терактов на вокзалах в исходное здание на Лубянке.

Штефан Ратцингер откинулся назад, привалившись спиной к стене, и стал машинально ковырять ногтем отставший кусок краски на стенке, пока его мысли, как это свойственно любому высокоинтеллектуальному человеку, унеслись далеко. Он не понимал, за что попал в эти застенки на самом деле. Выдвинутые ему Александром Ковальским обвинения звучали просто смехотворно.

То, что я изучаю Орден Сета, не означает, что я на них работаю! Что я их шпион! Это же глупо, потому что это слишком уж очевидно.

И тем не менее такой поворот событий немца нисколько не удивлял. Как ему было известно, ФСБ славилась своими весьма топорными методами ведения следствия и слепленными на коленке версиями, порой безо всякой доказательной базы. Обвинения варьировались от экстремизма до измены родине, а невинные люди либо оказывались за решеткой, либо были вынуждены бежать из страны.

Ему вспомнились множественные примеры, когда ФСБ, словно средневековая инквизиция, охотилась на советских и российских ученых, обвиняя в одном и том же: измена родине, продажа секретов спецслужбам других стран, шпионаж, даже если речь шла всего лишь об иностранном гранте или поездке за рубеж вкупе с доступом к гостайне, хотя иначе в условиях современной глобализации развивать науку казалось невозможным. А расходы на содержание органов государственной безопасности надо было как-то оправдывать.

Перед мысленным взором Ратцингера возникли статьи о суде над океанологом Владимиром Сойфером. Его исследования в области экологии внезапно стали представлять угрозу безопасности страны, поэтому против него возбудили уголовное дело со всеми вытекающими: обыски квартиры и лаборатории, суд. Ученого спасли огласка, которую обеспечили коллеги, и природная смелость вкупе с щепоткой везения: инициировавший против него процесс начальник пошел на повышение, добившись бонусов в свое реноме, и оставил старика в покое.

Еще более нелепое обвинение было выдвинуто профессору Владимиру Щурову и его коллеге Юрию Хворостову. После продажи Китаю новейших сверхточных акустических модулей, которым было под силу уловить шум от движения подводной лодки, их обвинили в разглашении государственной тайны и контрабанде научно-технических технологий. Беда была лишь в том, что никаких секретных сведений эти двое не разгласили, в документации гостайной и не пахло, а упомянутые сведения находились в открытом доступе.

На фоне всех этих нелепых случаев высосанных из пальца обвинений в восприятии Ратцингера ФСБ представлялось таким напуганным до смерти монстром, которому везде в родных угодьях мерещатся враги и соперники. Чудище распугало их своим рыком или самолично сожрало. Конец был предсказуем: рано или поздно такое чудовище само по себе подохнет с голоду, поскольку никого не останется.

Несмотря на все эти факты и выводы, на свое негодование, Ратцингер понимал, что Ковальский и Ряховский лишь заложники системы и вынуждены действовать так, даже если это, возможно, противоречит их моральным принципам. Им нужно вычислить шпиона сеттитов как можно скорее. Подозревать кого-то из коллег было кощунственно, поэтому козлом отпущения выбрали его, хотя никаких прямых контактов с Орденом у немца не было.

У Ратцингера уже успели изъять мобильник, а Ряховский отправил на его квартиру опергруппу для изъятия компьютера. На взлом и обработку всех хранящихся на жестком диске данных, включая чтение всей электронной почты и переписки, уйдет какое-то время, однако в итоге следствие не найдет никаких следов. По-хорошему, поиски придется начинать заново.