Темная вода - Татьяна Корсакова

Человеческую ли? Звериную. Наверняка звериную! Вот только даже звери не творят такое. Даже Сущь…

Сычев посмотрел на наручные часы, удовлетворенно кивнул. У него еще было много времени. Он избавился и от врагов, и от свидетелей. Почти от всех врагов и всех свидетелей. Ему хочется пить эту русалью ночь маленькими глотками, как дорогой коньяк. Ему хочется задушевных разговоров перед тем, как он приступит к тому, зачем пришел. И Темная вода скроет следы его ночных бесчинств точно так же, как она делала это раньше. Как делала двадцать лет назад. Века назад…

– Почему вы остановились? – спросила Нина, всматриваясь в темноту, прислушиваясь к темноте. – Почему тогда, двадцать лет назад, вы остановились?

Он глянул на нее с изумлением, словно бы никогда раньше не задавался этим вопросом. А может, и не задавался.

– Почему? – Перепачканной кровью пятерней он пробежал по седым волосам, окрашивая их в бордово-красный. – А ведь в самом деле, почему? Не хотелось. Не чувствовал я в себе этой страсти. Вот сейчас чувствую, – он глянул на Нину с вожделением, – а тогда словно успокоился. Женился даже, сына родил.

Сына родил… Яблочко от яблоньки… Такое же гнилое, ядовитое яблочко.

– Думал, ну все – отгулял свое, пора и остепениться. А потом увидел ее. То есть тебя. Ты ведь знаешь, как сильно ты похожа на свою мать?

Да, теперь она знала. Они похожи, и не только внешне. Если потребуется, Нина тоже будет молчать. Вот только не потребуется. Ее сил хватит. Ее сил уже хватило на то, чтобы понять, почему двадцать лет спала Темная вода, почему на берегу озера и в сердцах людей царил покой. Потому что тогда, двадцать лет назад, была принесена жертва. Страшная, кровавая жертва. Потому что Силична, прабабушка, которую она почти не помнила, приняла решение, позволившее кому-то выжить, а кому-то сохранить душу.

– А теперь ты мне скажи, Нина, как на духу скажи! Когда ты поняла, что твою мать убил я?

Когда поняла? Догадываться начала после рассказа навки. Навка помнила своего убийцу и помнила того, кто забавы ради кромсал ей горло. Вот только тогда Нина еще не знала наверняка, сколько их было – настоящих убийц. Яков тоже значился в ее черном списке, как и Березин. Они, все четверо, были в ее списке! А потом потайная дверца слетела с петель, и Нина вспомнила. Обрывки мозаики сложились в цельную картинку. Цельную страшную картинку.

– Сегодня. – Она не стала врать.

– Когда я заглянул к тебе на огонек?

– Позже.

– То есть тогда, когда ты задавала все эти свои вопросы, ты еще ничего не знала.

– Не знала.

– Забавно. – Он ухмыльнулся совершенно безумной улыбкой. – Выходит, я зря волновался.

– Не зря.

И снова она не стала врать. Он просто еще не понимает, что его ждет, не догадывается.

Оказывается, она тоже не смогла предвидеть все и сразу, потому что, когда Сычев сделал шаг в ее сторону, из темноты послышался сиплый голос:

– Стоять!

Он замер, застыл как вкопанный, а потом проговорил с легкой досадой:

– Ну конечно! Как я мог сбросить тебя со счетов, Лютый! Мне сказали, меня клятвенно заверили, что тебя возьмут под стражу, отвезут в район. Ради твоего же блага. – Он снова усмехнулся. – Чтобы не случился самосуд. Ты же понимаешь, как сейчас неспокойно в Загоринах? Девушку убили. Еще одну девушку. И что же? Участковый, этот никчемушник, меня обманул?! Он же сам лично звонил мне, чтобы отчитаться, что тебя взяли. Я своими собственными глазами видел, как они тебя взяли. Я был там, у этой твоей землянки! А потом что?

– Что потом? – Из темноты под тусклый свет электрической лампочки вышел мужчина. Он был высокий и болезненно худой. На его изможденном лице живыми оставались только глаза, яркие, как васильки. В руках он держал обрез, держал как-то так, что сразу становилось понятно – он умеет обращаться с оружием. – Он тебя не обманул, Генка. – Мужчина шагнул на террасу, и его болотные сапоги оставили на досках грязные следы. Нина уже видела и эти сапоги, и эти следы… В далеком детстве, двадцать лет назад…

Не смотри… Не кричи…

– Здравствуй, девочка. – На Нину мужчина глянул мельком, и лицо его осветила мимолетная улыбка. Ему не нужно было ее разглядывать, он уже видел и ее, и Темку. Он нес вахту у Темной воды с того самого дня, как вернулся в Загорины. – Я боялся, что опоздаю.

– Ты сбежал! Обвел вокруг пальцев олухов из района! Я должен был догадаться. Ну ничего! Зато я заприметил этих двоих, Якова с Черновым. Едва не столкнулся с ними нос к носу, успел спрятаться в самый последний момент. Они теперь подыхают в твоей землянке. Каково это, Серега? Каково знать, что на твоей совести еще две смерти?

– Иди в дом, девочка, – велел мужчина, которого Нине следовало бы называть папой. Возможно, она так и сделает, когда все закончится. Если все закончится. – Иди в дом и не выходи, пока я тебя не позову. А ты не дергайся! Я всегда стрелял быстрее и лучше тебя. Опусти ружье, Сычев.

– И что ты сделаешь? – Конечно, он не опустил ружье, но во взгляде его больше не было прежней уверенности. Уверенности не было, а сумасшедший огонь разгорался ярким пламенем. – Ты хладнокровно убьешь человека на глазах у собственной дочери? Возьмешь грех на душу? Да ты же ничтожество, Лютый! Невезучее ничтожество! Скажи мне лучше, как ты очутился на месте преступления двадцать лет назад? Ты же пьяный был, лыка не вязал! У меня – что греха таить! – имелась мыслишка свалить все на тебя. Потому и ножик, подарок твой, с собой взял. А на ножике только твои отпечатки. Я же, в отличие от тебя, не дурак, я все наперед просчитываю. А тут и карга старая так удачно под удар подставилась. Вот бы и с Аленкой твоей ненаглядной так же… чтобы на тебя и ее убийство свалить. – Сычев оскалился. – Но там уж другие отпечатки, другие улики. Наследили мы там с Березой. Сильно наследили. Если ты понимаешь, о чем я. – Сычев хихикнул, пригладил окровавленную рубаху. – А тут такой подарок: ты сам приперся, собственной персоной! Кругом твои следы, твои отпечатки! А у старухи сердце из груди вырвано. Даже я бы до такого зверства не додумался! Так что тебя сюда привело, Лютый?

– Алена… Она меня привела… – Голос Лютаева звучал глухо, почти равнодушно. – Тронула меня за плечо, в глаза заглянула. А у самой глаза черные-черные… Очнись, говорит, Сережа. Очнись, там наша дочка совсем одна… Я не понял… не почуял, какая с ней беда стряслась. Сил только и хватило, чтобы сюда дойти… Сил хватило, а разума – нет. – Он посмотрел на Нину, сказал виновато: – Я искал тебя, девочка. Честное слово, искал.

Она кивнула в ответ. Искал. И если бы не Сущь, если бы не ее собственный парализующий страх, то и нашел бы. Но теперь уж что?..

– А теперь уходи! Ступай в дом, Нина! На человека я руку не подниму, но это… это не человек!

– Нет! – Она замотала головой. – Не надо этого делать! Я прошу вас. Его можно задержать, вызвать полицию. Я дам показания, и все закончится.