Золотая империя - Шеннон Чакраборти

– О нет, Афшин. В первый раз, когда они стали насмехаться над ним в моем присутствии, я вынул свой ханджар и пригрозил перерезать им всем глотки. А потом улыбнулся, осыпал их золотом, и, как ни странно, с тех пор Джамшид стал вхож в их дома, – он пожал плечами. – Я знал свою роль и играл ее хорошо. Всегда найдутся желающие водить компанию с принцами, а вином, разговорами и обаянием можно добиться не меньших результатов, чем оружием. И если отбросить в сторону тот факт, что каждый из нас мог вонзить нож другому в спину, если бы того потребовали обстоятельства, мне было весьма приятно их общество. Среди них попадались талантливые поэты.

Дара открыл и закрыл рот, внезапно ощутив себя деревенщиной. Никогда больше он не будет принимать как данность непритязательную легкость отдыха у костра со своими боевыми товарищами.

– И что же, это льстивые снобы, которые предпочитают деньги племенной верности, они твои… друзья?

– Можно сказать и так, – отозвался Мунтадир почти весело. Тема кровавых дворцовых интриг, казалось, приободрила его. – Племенная верность, которую ты так ценишь, имеет свои пределы. Манижу, пока она жила здесь, дэвы скорее боялись и роптали при встрече с ней, чем любили. Тебя определенно боятся. Каве грамотный политик, но только что доказал, что он изменщик и предатель, учинивший массовое детоубийство. Не говоря уже о том, что остальная часть города открыто ненавидит тебя и, вероятно, планирует твою кончину. Зачем семьям, достаточно умным, чтобы пережить столетия оккупации, публично вас поддерживать? Гораздо лучше подождать, пока вы неизбежно перегорите, а затем вести дела с теми, кто поднимется из вашего праха.

Дара чувствовал, что он готов взорваться.

– Тогда как нам привлечь знать на свою сторону?

Мунтадир покрутил кубок в руке.

– Я видел, как ты превратился в огонь и выжил после того, как тебя придавило потолком. Полагаю, ты способен наколдовать вино из винограда?

Сдерживая гнев, Дара выхватил кубок из рук Мунтадира, и темно-малиновый вихрь закружился внутри.

– Милости прошу, ваше величество, – язвительно протянул он.

Эмир попробовал вино на вкус и улыбнулся.

– Восхитительно! Может, тебе стоит сменить образ жизни? Бросить войну, открыть таверну где-нибудь в горах…

– Аль-Кахтани, не испытывай мое терпение, – процедил Дара сквозь зубы. – Как нам привлечь знать на свою сторону?

Лицо эмира стало серьезным.

– Ты должен дать мне еще одно обещание, если хочешь моей помощи. Поклянись не причинять вреда моим брату и сестре.

Дара нахмурился:

– Я не трону твою сестру, но Ализейд – совсем другое дело. Он вступил в союз с маридами и убил моих солдат. Если твой брат предстанет передо мной снова, я убью его.

– Какой же ты невыносимый лицемер. Тысам вступил в союз с маридами, чтобы разрушить Цитадель и перебить практически всех, кого он знал. – Мунтадир прищурился: – Поклянись, что не причинишь вреда моим брату и сестре. Поклянись жизнью Нари. Таково мое условие.

Мысленно выругавшись, Дара приложил ладонь к сердцу:

– Хорошо. Клянусь Нари, что я не причиню им вреда.

– Прекрасно. – Мунтадир сделал еще один большой глоток вина. – Вам нужно закатить пир.

– Пир? – фыркнул Дара. – Я пообещал не убивать заклятого врага ради того, чтобы ты мне предложил провести банкет?

– Ты спрашивал моего совета, а я хорошо знаю наших дворян. Они захотят почувствовать себя важными, и они захотят видеть признаки стабильности. Убедите их, что вы способны править, что у вас есть мирный план и вы знаете способ вернуть магию, и ты удивишься, как бесшумно пройдут их переговоры с соседями из других племен.

Пир для богатых остолопов, которые все эти годы поддерживали Гасана, пусть и на словах. Дара кипел от злости. Не в такой Дэвабад он мечтал вернуться.

Но Дэвабада, о котором он мечтал, давно не было – если вообще когда-то существовал.

Дара продолжил расспрос.

– И у Нари были единомышленники среди этих дэвов? – спросил он, хотя сомневался, что острой на язык воспитаннице трущоб пришлись бы по нраву подобные развлечения.

– Нет, – ответил Мунтадир. – Народ по-настоящему любил Нари. Потому что она разговаривала с их детьми в храмовых садах, выслушивала их жалобы в лазарете и без лишнего шума оплачивала свадьбы беднякам из собственного приданого. Она не стремилась льстить дворянам, а я не стремился уступать ей в силе влияния и потому не советовал ей этого делать.

– Похоже, вы были прекрасной парой. Конечно, не считая того, что ты спал с ее братом.

Если упрек и задел Мунтадира, Дара не мог понять наверняка: слова точно стекали с него, как вода. Дара вдруг подумал, что у него должен быть в этом огромный опыт. Придворная жизнь, которую описывал эмир, казалась ему такой же опасной, как поле боя, и тем не менее Мунтадир успешно лавировал в ней десятилетиями, крепко держась за возлюбленного, о котором никогда не смог бы заявить открыто, усмиряя брата-идеалиста, чьи пылкие союзники с радостью задушили бы Мунтадира во сне, и постоянно имея дело с тираном-отцом.

Он был опасен. Возможно, Мунтадир и не владел зульфикаром на уровне своего брата, но на мгновение Дара пожалел, что на его месте сейчас не Ализейд. Дара знал, как сразиться в вооруженном поединке, но в этой сфере он не мог назвать себя равным Мунтадиру.

Бывший эмир, казалось, изучал Дару не менее пристально.

– Маниже придется признать меня своим зятем. Во всяком случае, публично. Это будет выглядеть, как попытка сохранить что-то от старого порядка. Как будто она искренне протягивает руку джиннам.

– А если Нари не захочет оставаться твоей женой?

– Будем решать проблемы по мере их поступления, Афшин. – Мунтадир указал на свои лохмотья: – На этой ноте: для начала не мешало бы привести меня в порядок. Не могу же я предстать перед дорогой маменькой в таком виде.

– С этим тоже могут возникнуть некоторые трудности.

– В каком смысле?

– В том, что весь разговор был преимущественно гипотетическим. Меня понизили в должности, и бану Манижа не желает меня видеть.

Мунтадир вздохнул:

– Мне действительно все придется делать самому, да? – Он отставил бокал с вином. – Тогда приступим.

В тусклом свете крошечной каюты Нари прижала пальцы к пульсу на запястье Али. Кожа была липкой на ощупь.

– С сердцем все в порядке, – пробормотала она и продолжила осмотр, изучая твердую шишку у него на виске, где она ударила его веслом. – Как твоя голова?

Али закатил глаза, встречаясь с ней сонным взглядом.

– Э-э… ты больше не двоишься.

На нее нахлынуло чувство вины.