Восход - Виктория Хислоп

– Хусейн! – Халит улыбнулся сыну.

– Вы бы не спустились вниз? – спросил тот.

– Сейчас, только докурим, – ответил Халит. – Твоя мама хочет, чтобы я что-то сделал?

Хусейн поежился. Дул свежий ветерок, и он почувствовал, как его пробрало холодом, когда повернулся, чтобы уйти.

Через несколько минут все пятеро собрались в квартире Георгиу.

– Хусейн хочет вам кое-что сказать.

– Думаю, нам нужно уходить.

– Но почему? – удивился Василис.

– Мы не знаем, что происходит там… – прибавил Халит.

– Баба[38], здесь нет еды. Надо уходить. – Он говорил прямо, не скрывая правды.

Все переглянулись. Они уже проголодались и понимали, что Хусейн прав.

– Пойду скажу Марии и Паникосу, – предложил Василис.

– Но как мы выйдем отсюда? – заволновалась Ирини. – Это небезопасно.

Хусейн, видевший, как ведут себя солдаты, знал, что она права.

– Если мы уйдем, у нас ничего не останется. – Халит никак не мог решиться. – Совсем ничего.

– И Али не будет знать, где нас искать… Да и Христос тоже, – добавила Эмин.

– А наш сад? – подхватил вернувшийся Василис. – Что будет с нашими деревьями?

– Там жить негде, – еле слышно произнесла Ирини.

Вошел Паникос. Мария осталась наверху с тремя детьми.

– Если Хусейн считает, что надо уходить, мы должны его послушать, – сказал он. – Дети все время просят есть. И если продуктов в городе не осталось…

– Надо найти безопасный проход, – предложил Василис. – Мы же не сможем просто так выйти!

– Как мы его найдем? – спросил Паникос.

С женой и двумя маленькими детьми на руках в городе, занятом турецкими солдатами, он боялся больше всех.

Все снова смотрели на Хусейна.

– Дайте мне время до завтра, – сказал он. – Но будьте готовы уходить, когда я вернусь.

Все переглянулись. На сборы много времени не потребуется. Просто надо будет снова упаковать икону, фотографии и мати. Остальное не представляло ценности.

Хусейн поднялся в квартиру Христоса. Колье он спрятал в диван, на котором спал. Сейчас он вынул его из мешочка и поднес к свету. Даже не разбираясь в подобных вещах, Хусейн не мог не восхититься его красотой.

– Хусейн!

Обернувшись, он увидел мать. У нее сверкали глаза.

– Хусейн, где ты взял это ожерелье? – Глаза Эмин гневно сверкали.

– У Маркоса… Оно было у него в кармане.

– Дай мне посмотреть, – потребовала она.

Хусейн редко видел мать в таком гневе. Он протянул ей колье. Взгляд ее остановился на застежке. Эмин хватило несколько секунд, чтобы узнать украшение Афродити.

– Только у одной женщины на Кипре была подобная вещь! – воскликнула она.

Хусейн боялся, что мать не отдаст ему ожерелье.

– Мама, эти сапфиры – единственное, что у нас есть, – сказал он умоляюще. – Я должен их продать, чтобы мы смогли отсюда выбраться.

Эмин задумчиво посмотрела на сына, потом перевела взгляд на колье, которое бережно держала в руках. Она, как и Хусейн, понимала: это их единственный шанс. Когда-нибудь как-нибудь они расплатятся с Афродити…

– Только ты должен знать одну вещь, – сказала она. – Это не сапфиры, а голубые бриллианты. Колье – свадебный подарок Афродити от ее отца.

– Значит, денег хватит на безопасный проход?

– Надеюсь, хватит, – вздохнула Эмин. – Это очень редкие камни.

Она не хотела знать детали плана Хусейна. Было достаточно того, что у него был план.

– Подстрижешь меня? – попросил Хусейн. – Как можно короче.

Эмин не стала ни о чем спрашивать.

В ванной Христоса они нашли ножницы, и она, как могла, учитывая не самый подходящий инструмент, постригла сына.

Ирини сидела в кипосе. Сад зарос, и она могла безбоязненно греться на солнышке, лучи которого пронизывали густую летнюю листву. Увидев вышедшего из дома Хусейна, она подумала, что тот снова отправился на поиски продуктов, и перекрестилась несколько раз, прося Бога защитить его. Ее прежние привычки начали возвращаться.

Прежде всего Хусейн собирался раздобыть солдатскую форму: в гражданской одежде добраться до нужного места было мало шансов.

Он знал только одно место, где можно было достать форму, – магазин, в котором он убил Маркоса. Хусейн отлично помнил это место – забыть происшедшее было невозможно. Через десять минут он уже был там. Сердце Хусейна отчаянно стучало, когда он перешагнул порог. Он знал, что, если не сделает задуманное быстро или начнет колебаться, у него ничего не получится.

Уже на пороге ему почудился запах разлагающейся плоти. Хусейн снял рубашку и обмотал голову так, чтобы закрыть нос и рот. Потом быстро прошел в дальнюю часть магазина и стал разгребать кучу мешков. Крысы еще не добрались до тела солдата, и оно гнило нетронутое.

Хусейн поспешно расстегнул на солдате рубашку и брюки, стараясь не смотреть на лицо. Ботинки снялись легко, потом он стянул брюки. Снять рубашку оказалось труднее. Пришлось переворачивать труп и тянуть сначала за один рукав, потом за второй. Хусейн оставил солдата в одном белье и снова забросал тело мешками.

Он вернулся к входу и хорошенько вытряхнул одежду, чтобы в ней не осталось личинок червей. Когда он натянул брюки солдата, его замутило. Передохнув пару минут, Хусейн переложил в карман бриллианты, потом надел рубашку и ботинки. Свою одежду и обувь спрятал за прилавком.

Форма была великовата, и он подтянул брюки повыше, чтобы они не сваливались. Ботинки сидели как влитые. Хусейн взглянул на свое отражение в витрине – сойдет. Он не помнил, была ли на солдате шапка. Возможно, тот ее потерял, когда падал.

Хусейн добрался до прохода в ограждении из колючей проволоки, которым пользовался Маркос для выхода из города, не встретив никого по пути. Когда почти стемнело, он вышел через проход. Похоже, большинство солдат несли караул на окраине Фамагусты, поэтому ему удалось покинуть город незамеченным.

Он миновал лесополосу, держась поближе к деревьям, и вышел на шоссе. Минут через десять услышал позади шум мотора и пьяные мужские голоса. Это был армейский грузовик. Автомобиль притормозил, и кто-то из сидящих в кузове солдат отбросил бортик, чтобы Хусейн мог взобраться.

Солдаты потеснились, освобождая ему место на скамье, и снова затянули прерванную песню. Дойдя до припева, они пустили по кругу бутылку с водкой, и каждый основательно приложился к ней. Хусейн делал вид, что поет и пьет. Никто не обращал на него внимания. Большинство тоже были без шапок.