Криминальные рассказы (сборник) - Аркадий Кошко

Приехав в Москву, эта скромная и добродетельная на вид барышня прямо с Николаевского вокзала приехала в меблированные комнаты близ Трубной площади и поселилась в номере, уже занятом неким Иваном Николаевичем Солнцевым. Вскоре же московскому полицейскому фотографу удалось снять их обоих на Страстном бульваре. Фотография была мне прислана в Петербург, предъявлена Вороновой, и Солнцев оказался все тем же Михал Михалычем. Он и Шведова были арестованы, и последняя поведала в слезах, что всему виной ее сожитель, выгнанный ученик консерватории, Илья Яковлевич Шейнман (он же Михал Михалыч и Солнцев). Шведова, якобы терроризированная им, вынуждена была разыграть по телефону роль жены швейцара и банковской служащей. Шейнман заранее сообщил ей и номер телефона Вороновой, и номер серии, будто бы выигравшей двести тысяч. Ежедневно в течение недели он репетировал с ней сцену будущего разговора с Вороновой. Фальшивую табличку ему набрал какой-то знакомый типографщик. При обыске у них было найдено две тысячи рублей, причем серьги Вороновой оказались уже в обладании Шведовой.

Суд приговорил обоих к году тюрьмы.

Дежурный чиновник особых поручений однажды доложил мне:

— Сегодня агент Сокольнического района, Урусов, мне рассказал о довольно подозрительном случае. В одной из чайных его участка вот уже два дня как происходит странный торг между каким-то мастеровым и неизвестным чиновником, судя по форменной тужурке, выглядывающей из-под его статского пальто. Мастеровой продает какую-то бумажку и просит за нее пятьдесят рублей, а чиновник дает двадцать пять. Завтра они сговорились быть опять в чайной для дальнейших переговоров. Как прикажете быть?

— Да, случай довольно подозрительный! Вы арестуйте их завтра обоих и самым вежливым образом препроводите сюда, я их лично допрошу.

— Слушаю, господин начальник.

На следующий день я допрашивал мастерового. Это был малый лет тридцати пяти с открытым приятным лицом, с голубовато-серыми глазами. Одет он был бедно, но чисто. Ногти и пальцы его мозолистых рук были вымазаны позолотой и краской. От него сильно пахло лаком.

— Кто ты такой и чем занимаешься?

— Я Александр Иванов Богданов, по ремеслу мы будем киотчики.

— Судился?

— Нет, этого не бывало, Господь миловал.

— А какую это бумажку ты продавал чиновнику в чайной?

— Ах, вот вы насчет чего?! Да, действительно продавал.

— Она при тебе?

— А где же ей быть? При мне — вот извольте получить. — И, вынув аккуратно сложенный лист, он протянул мне его.

Я развернул сильно пожелтевший документ. Он оказался сохранной распиской Московской судной казны от 1811 года. Расписка была на несколько тысяч рублей и значилась на предъявителя.

Я с любопытством рассматривал старинные александровские орлы, на ней напечатанные, внимательно вглядывался в подписи с невероятными выкрутасами, принадлежавшие давно умершим людям.

— Откуда у тебя эта бумага?

— Да попала она ко мне, господин начальник, можно сказать, совсем зря.

— Ну а все же расскажи — как?

— Дело было так: заказал мне Иван Парамонович Пронин — это наш именитый купец в Сокольниках, поди, знаете его, большой киот для иконы Казанской Божьей Матери. «За ценою я не постою, — говорит, — а чтобы киот вышел отменный, из сухого дерева, ну словом, — первый сорт». Я обещался и принялся за работу. Сухого, выдержанного дерева под рукой у меня не оказалось, и вот отправился я на Сухаревку, где часто и прежде подыскивал материал. Походил, поискал да и купил в лавчонке старую, поломанную божницу. Принес ее домой. Вынув из нее досочки, сколько было нужно для киота, я остальное поставил в угол. Понадобилось как-то супруге моей прикрыть котел с бельем, она возьми из угла одну из дощечек, оставшихся от божницы. А тут сынишка мой, вертевшийся на кухне, вдруг мне и говорит: «Тятя, смотри, из дощечки какая-то бумажка торчит».

Я подошел, поглядел — действительно, от горячего пара на досочке отстала фанера, а под ней бумага.

Вытащил я эту бумагу, развернул, поглядел, да только — что я в ней понимаю? Вижу, старинная, а что в ней прописано — в толк не возьму. Пошел это я после обеда к соседу посоветоваться, а он и говорит: «Документ старинный! Быть может, и найдешь любителя да за рубль целковый продашь. Ты вот что: сходи-ка, вон наискосок живет какой-то чиновник, говорят, служит по денежному делу, предложи, может, он и купит». Пошел я к чиновнику, показал бумагу.

Он поглядел-поглядел да и сказал: «Что же? Бумага старинная, старину я люблю, рубля три я за нее дам, да, пожалуй, дам и пятерку. Хотите?» Эге, подумал я, коли так быстро пятерку дает — значит, вещь денег стоит. «Нет, — говорю, — разве можно за такой документ пять рублей взять? Вы давайте настоящую цену». А он мне: «Мы вот что сделаем. Я завтра у одного любителя старины порасспрошу. Если он скажет, что стоит, то я прибавлю. Приходите завтрашний день в чайную «Якорь», и мы сторгуемся». — «Ладно, — говорю, — приду!»

Пошел я от чиновника опять к соседу, рассказал, как было дело, а сосед мне говорит: «Ну если так, так меньше как за полсотни не отдавай». Пошел на следующий день в «Якорь», прошу полсотни, а чиновник все торгуется; однако догнал он цену до двадцати пяти рублей. Я не уступаю. Наконец он говорит: «У меня при себе пятидесяти рублей нет, приходите завтра, я еще кой с кем посоветуюсь, может, и сговоримся». Когда же мы сегодня явились в «Якорь», то нас господин Урусов арестовали и привезли сюда.

Допросил я и чиновника, оказавшегося служащим в губернском казначействе. Он заявил, что интересуется старинными документами вообще, не прочь был приобрести и эту расписку, но цены ей не знает.

Записав адреса того и другого, я отпустил их с миром, но приказал моей агентуре подробно проверить все рассказанное Богдановым.

Были допрошены и его жена, и сосед, и даже лавочник на толкучке, где была приобретена божница. Все подтвердило точность показаний Богданова. Вместе с тем я отправил одного из чиновников в Сохранную казну, дабы справиться о ценности и значении документа александровских времен.

Как я был поражен, услышав через несколько часов по телефону от моего агента из банка:

— По проверке в архиве документ оказался записанным под таким-то номером, за истекшее столетие сумма, на нем обозначенная, считая со всеми сложными процентами, превратилась в шестьдесят пять тысяч рублей, которые можно получить в любую минуту.

Направив дело, за отсутствием состава преступления, на прекращение, я вместе с тем запросил мнение прокурора Брюна де Сент-Ипполит о том, кому по смыслу закона должны принадлежать эти деньги.

Он мне тотчас же ответил, что деньги принадлежат собственнику сохранного свидетельства, каковым в данном случае является Богданов как лицо, законно приобретшее божницу.

Оформив все это дело, я вызвал последнего.