Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - Майкл Ховард

Французская армия, отступившая в Мец 19 августа, хотя и срочно нуждалась в отдыхе, пополнении личным составом и переформировании, не чувствовала себя побежденной. Лишь 6-й корпус и правое крыло 4-го корпуса понесли серьезные потери в ходе сражения при Сен-Приве – Гравлоте, и планы Базена в какой-то степени проливали свет на то, что беспорядочное отступление французов на самом деле было запланировано. Оставшаяся часть войск, осознавая, что сражалась достойно и к тому же добилась успехов (понеся меньшие потери, нежели противник), отступала, причем явно не понимая почему, и дожидалась возможности снова сразиться с противником. Нехватка вооружений и боеприпасов была вскоре восполнена за счет резервов, в беспорядке складированных вокруг станции в Меце. 21 августа командующие корпусами рассылали в вышестоящие штабы безудержно оптимистичные отчеты о состоянии своих корпусов. Единственное, что вызывало их беспокойство, так это нехватка офицеров, а в корпусе Фроссара она крайне отрицательно повлияла на состояние воинской дисциплины и боевой дух личного состава, в то время как Лебёф откровенно указывал на то, что в его корпусе офицеры были «настроены в известной степени критически, что, впрочем, естественно». Но в целом войска не имели каких бы то ни было планов на будущее. Базен, как они полагали, разгромил немцев при Коломбее и Вьонвиле и возвратился в Мец лишь ради того, чтобы завершить свой хитроумный маневр.

Но вот в чем именно состоял этот маневр, не знал никто. Базен, уединившись у себя в ставке в зажиточном пригороде Сен-Мартен, ни с кем обстановку не обсуждал, даже со своими командующими корпусами, и дисциплинированные генералы, выпестованные в наполеоновских традициях, ничего подобного от Базена не ожидали. Даже сегодня нелегко разобраться в руководивших Базеном мотивах, да и все его попытки оправдаться, сочиненные им много лет спустя, не могут служить внятным их объяснением, но не имеется и доказательств тому, что маршал, при наличии соответствующей возможности, не предпринял бы попытку прорыва. Верно, что пруссаки перекрыли путь на запад, но ведь оставалось еще два варианта: направиться к северу, как он первоначально и предполагал, и соединиться с Мак-Маго-ном через Монмеди и Седан. Или же прорываться на юг, перерезая линии коммуникаций немцев, и закрепиться на плато Лангра, что позволило бы маршалу беспрепятственно получать все необходимое благодаря войсковому подвозу с юга и с запада страны. Этот последний план был наиболее дерзким и сулил наибольший успех, и именно этот план Мольтке считал наиболее вероятным, но его выполнение потребовало бы и мужества, и решительности, и ясного плана действий, однако маршал Базен ничем из перечисленного не обладал. Согласно полученным им от императора приказам, ему предстояло соединиться с Шалонской армией, что возможно было осуществить, лишь прорвавшись на север, и 23 августа он пробился бы к Наполеону III через все еще слабо обороняемые линии пруссаков в нижнем течении Мозеля. В одном из донесений сообщается о намерении «предпринять марш, о котором я говорил прежде, – через северные крепости с тем, чтобы не рисковать понапрасну (afin de ne rien compromettre)».

Прорыв был запланирован на 26 августа и должен был осуществиться в северо-восточном направлении, вниз по правому берегу Мозеля. Штабное обеспечение операции было, как обычно, непродуманным. Жаррас был снова проигнорирован, приказы вышли только в последний момент, не предпринималось попыток скоординировать движение по мостам через Мозель, и – самое удивительное упущение из всех – не было взято соответствующее саперное оборудование для обеспечения войскам возможности форсирования рек. Эти приготовления кое у кого из командующих вызвали нешуточную тревогу. Вечером 25 августа к Базену прибыли два высокопоставленных офицера: командующий крепостью Мец генерал Кофинье де Нордек и командующий армейской артиллерией генерал Солей. Оба решительно возражали против задуманного прорыва. Кофинье указал на то, что, если войска покинут Мец, крепость каких-нибудь пару недель спустя окажется в руках немцев. Базен, вероятно, ответил, что, мол, это никак не повлияет на судьбу Франции, и это его высказывание сыграло фатальную роль для его военной карьеры. Солей страстно убеждал Базена в том, что резерв боеприпасов войск хоть и достаточен для одного крупного сражения, однако его явно не хватит на возможные другие бои, которые неизбежно возникнут до соединения с силами Мак-Магона. И, кстати, поинтересовался он, а где, собственно, находится сейчас Мак-Магон? Все же, может, лучше не бросаться непонятно куда, рискуя при этом быть разгромленным противником, выждать, пока не поступят достоверные сведения из Шалонской армии?

Базен сначала не прислушался к генералам и не отменил операцию, и на следующий день войска в 4 часа утра выступили. Но он отменил приказы своему штабу, вызвал командующих корпусами, представил им аргументы, изложенные ему минувшим вечером. Бедняги генералы, с которыми впервые решили проконсультироваться относительно операции, о замысле которой они ведать не ведали, раздумывали недолго. Фроссар полагал, что боевой дух войск не переживет еще один разгром. Канробер признал, что пробиваться через всю страну в полной экипировке для армии почти невозможно. Ладмиро и Бурбаки против воли, но все же вынуждены были признать, что если боеприпасов, как утверждает Солей, не хватает, то что же, ничего не поделаешь. Лебёф, возможно единственный, кто ориентировался в общей сложившейся обстановке и поэтому мог сформулировать верное суждение, пустился в многословные и бестолковые обоснования и оправдания своей позиции, объявив, что «его уже обвинили во всех смертных грехах за его действия, но никто и никогда не прислушался к нему и не спросил у него совета». Кроме того, Солей не только разъяснил рискованность предлагаемого manoeuvre, но и указал на положительные факторы решения оставаться там, где находились. Они вполне смогут парализовать немецкую армию уже хотя бы тем, что будут совершать рейды на их линии связи, и потом – тут впервые послышались несомненно пораженческие нотки, – если уж Франция и станет выторговывать условия мира, то владение Мецем было бы неплохим козырем в переговорах о судьбе Лотарингии. А тем временем хлынул собиравшийся весь день дождь, нещадно поливавший колонны маршировавших по дорогам войск. Базен не отличался многословием в ходе совещания и теперь, убедившись в уступчивости своих подчиненных, распорядился прекратить операцию. Колоннам было приказано остановиться, потом развернуться, и они стали пробиваться по переполненной дороге назад. Орудийные лафеты застревали в грязи, перекрывая пути следования. Войска под ливнем медленно возвращались, так же медленно, как и начали марш, и только на следующее утро к 6 часам, после 26-часового перехода, последние подразделения вернулись в места расквартирования[38].

Эффект этого фиаско вызывал тревогу, не в последнюю очередь у самого Базена. Возможно, он ухватился за идею Солея, что, даже оставаясь в Меце, войска смогут оказаться полезными, играя роль своего рода швартовых в ситуации, которую маршал расценивал как неподконтрольную. Но по прошествии нескольких дней появился еще один повод для беспокойства. 30 августа окольными путями поступило совершенно неожиданное донесение Мак-Магона из Тьонвиля[39]. Отправлено оно было, следует заметить, 22 августа, когда Мак-Магон получил депешу Базена от 19 августа, и в ней Шалонской армии предписывалось продвинуться для деблокирования Меца. «Я буду на Эне послезавтра, – сообщал он в заключение, – откуда, смотря по обстоятельствам, и приду к Вам на помощь». Сам Базен воспринял эти сведения довольно равнодушно, в отличие от своих куда более эмоциональных штабистов. «Послезавтра» было 25 августа, еще пять дней марша, и Мак-Магон вышел бы в район Монмеди. Доводы Солея, что, мол, прорываться означало бы просто действовать наугад, теперь уже не соответствовали обстановке. Но спокойствие Базена было лишь кажущимся. Планы относительно операции рассматривались начиная с 26 августа, и теперь появилась возможность отдать боевые приказы и на следующий день выстроиться в боевой порядок.