Тайный посол. Том 2 - Владимир Малик

Несколько месяцев продолжался непрерывный торг. Постепенно согласовали все вопросы, кроме двух – о границе и Запорожье.

Московское посольство подтвердило давние договоры о выплате хану ежегодной дани за то, чтобы крымчаки не нападали на окраинные земли Московской державы.

И хан и султан согласились не помогать правобережным казакам. Это означало, что Порта и Крым, по сути, отказывались от посягательств на украинские земли, лежавшие на запад от Днепра, и от поддержки Юрия Хмельницкого.

Не вызвал настойчивых возражений со стороны Турции и Крыма и вопрос о Киеве. Мюрад-Гирей быстро признал, что Киев с монастырями и городами, местечками и селами остается за московским государем.

После долгих препирательств обе стороны выработали, наконец, условия обмена пленными.

Ожесточенные споры разгорелись по поводу статуса Запорожья и особенно о его границе.

Московское посольство руководствовалось Переяславскими статьями и статьями более поздних лет, которые регулировали отношения Украины и Москвы. Оно также опиралось на фактическое положение, заключавшееся в том, что еще в 1654 году вместе со всем украинским народом Запорожская Сечь стала частью Московской державы. Но хан, ссылаясь на категорический приказ султана, яростно возражал, не желая и слушать об этом.

Тяпкин, Зотов и остальные члены посольства прекрасно понимали, почему хан упирается. Он и в мыслях не допускал, чтобы южные границы Москвы приблизились чуть ли не к самому Перекопу, а тем более никак не хотел юридически закреплять такое положение. Ему, конечно, надежнее было иметь соседом неспокойное, воинственное, но не такое уж сильное Запорожье, чем Московскую державу.

Учитывая то, что власть московского царя Запорожская Сечь на деле признает, Тяпкин решил снять вопрос о ее статуте с переговоров, с тем чтобы поднять его потом в Стамбуле, во время получения «утвержденной грамоты» от султана.

И султан, и хан не отступали от того, чтобы границей был Днепр, а Правобережье считалось бы ничейной землей. Тяпкин не соглашался. Переговоры оказались в тупике. Ни одна из сторон не шла на уступки.

Охрану посольского стана несли сеймены Гази-бея. Они же доставляли из Ак-Мечети топливо, продовольствие и фураж. Сам бей почти каждый день наведывался на Альму, интересовался, как живут послы, не испытывают ли в чем-либо нужды, шутил и даже пытался завязать дружеские отношения с Тяпкиным и Зотовым. Однако все понимали, что это хитрый ханский лазутчик, и Зотов открыто избегал его, а Тяпкин держался настороженно. Лишь Арсен Звенигора, по приказу Тяпкина, дружбой бея не пренебрегал и, хотя язык при нем придерживал, не терял случая поговорить на интересные для дела темы.

О столкновении Арсена и Романа с беем никто не знал. Сохранить это в тайне они договорились еще тогда, когда бей освободил их. Бей не хотел, чтобы об этом проведали в Бахчисарае, а Звенигора и Воинов считали, что не стоит зря волновать руководителей посольства, у которых и без того забот хватало. К тому же они чувствовали себя виноватыми, так как сознавали, что подвергли опасности всех своих спутников.

В последних числах декабря, после особенно бурных споров с ханом, когда вконец измученный и потерявший всякую надежду Василий Тяпкин молча лежал на тахте, укрывшись кожухом, а Никита Зотов и Ракович писали за сколоченным запорожцами столом – татары обставили посольский дом по-своему, без обычной в Европе высокой мебели, – заявился Гази-бей.

– Салям! – поздоровался он, снимая с бритой головы лисий малахай и стряхивая с него снег на глиняный пол.

– Здравствуй, бей, – ответил за всех Арсен. – Садись, гостем будешь!

– Благодарю. Но я не гостить приехал, а приглашать вас в гости к себе… Вернее, на охоту… Поедем на яйлу лисиц пострелять.

– Я болен, чувствую себя плохо, – сказал из-под кожуха Тяпкин.

– У нас, как видишь, уважаемый бей, забот невпроворот, – сухо бросил от стола Никита Зотов.

По смуглому лицу Гази-бея пробежала тень.

– Я было подумал, что урусские послы захотят развлечься. И Ванда-ханум надеется… Это она, вспомнив шляхетские выезды на зимнюю охоту в Ляхистане, тянет меня на яйлу. Нашим женам-татаркам такое даже в голову не могло бы прийти – не женское это дело. Но у меня жена гяурка, вот и должен иногда исполнять ее желания… Чтобы не так сильно печалилась по родине…

– И очень она грустит? – спросил Тяпкин, откидывая кожух.

– Еще как! Только и разговоров, что о Ляхистане!..

– Если б не хвороба, я с удовольствием принял бы твое приглашение, бей. Но, думаю, наши молодые друзья не откажутся поразмяться на конях по заснеженным холмам яйлы за зверем. Малость развеяться им не помешает.

– Я с радостью присоединяюсь к бею, – сказал Арсен, расценив слова посла как приказ.

– Я тоже, – вставил Роман.

Гази-бей обрадовался.

– Вот и хорошо. Тогда я прикажу своим людям оседлать ваших коней.

И он вышел.

– Смотрите, хлопцы, не вздумайте приударять за полькой, а то бей уши отрежет! – улыбнулся Ракович. – Татарин никаких политесов[60] не допустит!

– Как-нибудь обойдется, – ухмыльнулся Роман, натягивая шапку.

На яйлу охотничий отряд прибыл в полдень. Ванда, отправившаяся из Ак-Мечети в междуречье Альмы и Салгира без мужа, в сопровождении его сейменов,уже ждала в условленном месте. Женщина сидела на большом сером камне, возвышавшемся над бугристой, слегка заснеженной равниной, покрытой кое-где зарослями дрока, боярышника, граба да густой травой. Ванда была в мужском кожушке, расшитом цветными нитками наподобие гуцульских, в шароварах и теплых, на меху, сапожках. На голове, как и у мужа, – лисий малахай с красной окантовкой, из-под которого выбивались белокурые локоны.

– Приветствую, пани, – спрыгнув с коня и целуя руку Ванде, сказал Арсен по-польски. – Я рад тебя видеть.

– Я тоже, пан… Здесь не часто услышишь родную речь. Правда, не далее как позавчера через Ак-Мечеть проезжали в Кафу польские купцы, но они торопились, и я только один вечер могла усладиться приятной беседой с земляками из Кракова.

Послышался рожок, и все начали готовиться к охоте. Бей послал вперед загонщиков с собаками, сеймены вытащили из сагайдаков луки. Ванда вскочила на гнедого коня, ей подали легкий лук и два пистолета.

Казакам тоже выдали охотничье снаряжение.

Ехали медленно, цепью, держась на таком расстоянии друг от друга, чтобы можно было без опасности для соседа поразить дичь стрелой или пулей из пистолета.

Арсен пристально всматривался в бескрайнюю даль. Ослепительное солнце мириадами цветных искорок отражалось на чистом белом снегу, а в холодном сером небе парили орлы.