Когда отступит тьма - Майкл Прескотт

Но ей все-таки повезло. И она выживет.

Когда разрез был зашит, Вики переложили на каталку для перевоза в послеоперационную палату. Под кислородной маской губы ее шевельнулись, и Уинслоу расслышал тихое бормотание.

— Она что-то говорит.

Это было невероятно. Данверз все еще находилась под глубоким наркозом.

Бормотание продолжалось, негромкое, настойчивое. Уинслоу склонился над ней.

— Ничего не разберу.

Операционная медсестра спросила, почему это важно.

— Потому что неизвестно, кто стрелял в нее. Возможно, она произносит фамилию преступника.

Голос Вики заглушала маска. Уинслоу осторожно отогнул ее угол и наклонился поближе. Несколько долгих секунд слушал, потом выпрямился.

— Все в порядке, — сказал он медсестрам. — Можете везти. Ничего важного.

Тележка покатилась к выходу. Уинслоу провожал ее взглядом.

— Что она говорит? — спросил Гандер.

Уинслоу посмотрел на свои руки с длинными пальцами в латексных перчатках, ставших из белых темно-красными.

— Кровь, — ответил он. — Слишком много крови. Она вновь и вновь повторяет только эти три слова: «Слишком много крови».

Одна в совершенной темноте.

Эрика обхватила себя за плечи и попыталась думать. Должна существовать какая-то возможность осветить этот мир. Теперь она не может сдаться.

Но она устала. Страх с возбуждением изнурили ее, и былая эйфория исчезла напрочь.

Она больше не хотела напрягать всех сил. Хотела легкого спасения. И поймала себя на безрассудной надежде, что Бен Коннор с пистолетом и фонариком спустится в пещеру. «Я знал, что ты здесь, — скажет он, обняв ее. — Поисковая группа доложила, что обнаружен вход в пещеру, и я обо всем догадался».

Приятная фантазия, не более. Поисковая группа не видела входа. О нем никто не знал. И Бен, где бы он ни был, чем бы ни занимался, не придет к ней на помощь.

— Придется спасаться самой, — произнесла Эрика, голос ее, призрачный, жуткий, уплыл в темноту.

Да, самой. Но у нее нет сил.

Было бы гораздо легче просто ждать возвращения Роберта. Она даже не стала бы сопротивляться. Легла бы на стол, запрокинула голову и, когда Роберт занес бы нож, подумала бы о черных водах Эгейского моря, об отливе, несущем ее к смерти. Нож опустился бы, лезвие коснулось бы ее горла, и она утонула бы в струе теплой, соленой крови. Как утонул отец, как нужно было утонуть ей много лет назад. Тогда ее спасла иллюзия, теперь не спасло бы ничто.

«Тебе нужен свет».

Эти слова возникли в сознании произнесенными чьим-то — возможно, ее, возможно, нет — голосом.

— Конечно, нужен, — сказала Эрика вслух резким тоном. — Но здесь нет никакого света.

«Ты не искала».

— Я не могу искать. Я ничего не вижу. В том-то и все дело.

«Существуют другие способы видеть».

Эрика хотела было резко ответить, потом осознала, что спорить с собой бессмысленно.

Если только она спорила с собой. Может, слышала чей-то чужой голос?

Здесь, под землей, нет бронзовых статуй, но предположим — только предположим, — что подобное богоявление не исключено.

Вероятно, она просто сходит с ума. И все-таки в последних словах Эрика находила какую-то логику.

Другие способы видеть…

Видеть можно воображением, памятью или…

Памятью.

Она же помнит пещеру и ее обстановку. Знает, где что находится. Может представить все зрительно, стол посреди зала, керосиновую лампу на каменном выступе, шкафчик у задней стены и клубы дыма, поднимающиеся из жаровни на полу…

Эрику поразила мысль, такая простая и значительная, что у нее перехватило дыхание.

Роберт разводил огонь в жаровне.

А для этого ему нужны были спички — по-видимому, он носил их в кармане, но скорее всего хранил здесь, в пещере.

Спички или газовая зажигалка. Но Эрика была интуитивно уверена, что Роберт не стал бы пользоваться зажигалкой, воздержался бы от применения современных приспособлений, раз это возможно.

Если спички хранятся здесь, они должны быть в шкафчике. Положить их больше некуда.

Эрика подняла голову. Усталости уже не ощущалось. У нее появился план, появилась возможность спастись.

И цель. Если Бен Коннор не может прийти к ней, она сама пойдет к нему.

Эрика осторожно спустилась со стола, затем протянула назад руку и нашла все еще привязанный ремнем левый сапог. Отвязала его, подтянула носок и обулась. Потом, ориентируясь по столу, повернулась лицом к дальней стене.

Идти туда? Рискованно. Если каблук угодит в какую-то трещину, она может растянуть связки или сломать лодыжку. Это конец.

Эрика опустилась на четвереньки и поползла.

Вокруг была только тьма, океан тьмы, не слышалось ни звука, кроме собственного неглубокого дыхания и шороха ее продвижения по каменному полу.

Она подумала: просто поразительно, что может сделать человек, дабы уцелеть. Но потом вспомнила Бена и поняла, что хочет не просто уцелеть. Хочет жить.

Сколько лет прошло с тех пор, как она испытывала это желание, это страстное стремление — не просто существовать, а жить полной жизнью? Пожалуй, все кончилось, когда не стало отца и она оказалась под попечением матери, внезапно ставшей чужой, в доме, оглашаемом пьяным смехом, очень похожим на плач.

Рука ее коснулась холодного металла. Жаровня.

Эрика принялась ощупью искать шкафчик и притронулась к его грубо обтесанной поверхности, потом нашла необделанную ручку на дверце. Заперта? Нет, дверца открылась легко.

Внутренность шкафчика разделяла пополам сосновая полка. Эрика стала обыскивать нижнюю часть.

В углу стояла глиняная баночка чуть побольше ее кулака. В ней плескалась жидкость. Вода? Эрика внезапно ощутила сильную жажду, но побоялась пить. Там могло оказаться какое-то опьяняющее снадобье или наркотик.

Продолжая поиски, она нашла какую-то сухую вещь с листьями — венок, засохшие листья были обвиты жесткой льняной бечевкой.

Рядом с венком стояла на трех коротких ножках металлическая чаша. Чтобы собирать кровь жертвы, поняла Эрика с содроганием.

Руки ее затряслись, но она заставила себя искать дальше.

В нижней части больше ничего не было. Эрика полезла рукой выше и нащупала на полке корзину. Слегка встряхнула ее. Внутри было что-то увесистое.

Зажигалка не может быть такой тяжелой? Пожалуй. Однако надо убедиться.

Эрика запустила руку внутрь, обнаружила что-то похожее на семечки или… зерна. Древние греки использовали ячменные зерна в своих ритуалах. Зерно символизировало Деметру, покровительницу земледелия, мать Персефоны.