Кодекс бесчестия. Неженский роман - Елена Котова

– Кому «нам»?

– Десять банку и пятнадцать «Развитию».

– Да… Здорово вы на Эдика наехали.

– Как умеем, – равнодушно ответил Беляков.

С неделю Александров отходил от этого разговора. Коля уговаривал его, что ребята из «Развития» раздербанили холдинг, конечно, по-разбойному, за Скляра обидно, конечно. Но ни они сами, ни банк от продажи холдинга ничего не потеряли. А что с ним без Платона делать? Александров не мог с этим ни согласиться, ни смириться. Хотя едва ли мог что-либо изменить.

Спустя еще пару недель Беляков собрал совет директоров банка и завел разговор о дополнительной эмиссии. Банк растет, как на дрожжах, надо дальше набирать темп. Деньги от продажи холдинга должны работать. Нужны крупные инвестиционные проекты, которые подтянут новые деньги.

– Это только Сбер, – излагал свою новую идею Беляков. – Банк огромный и бестолковый. Крупных проектов – масса, но все сырые. До ума доводить некому, а у нас спецы-инвестиционщики. Они проекты структурируют, а финансируем мы совместно. На каждый наш полтинник Сбер кладет рубль. Плюс мелкие бонусы – все наши нынешние корпоративные клиенты получают от Сбера зарплатные проекты для своих сотрудников. Кругом синергетика!

Александров с Колей были против: звучит, конечно, складно, но Сбер из проектов будет скидывать им одно фуфло. Заманюнька с зарплатными проектами в лучшем случае останется заманюнькой, в худшем – станет троянским конем. За эти зарплатные проекты Сбер потом переманит корпоративных клиентов Русмежбанка и на остальное обслуживание.

– Вы так считаете, а мы считаем по-другому, – с тем же холодным равнодушием произнес Беляков.

– А это решение, между прочим, принимается простым большинством голосов, – внезапно прозвучал голос Чернявина.

– Мертвые заговорили?! – не удержался Коля. – Вы-то что понимаете в банковском бизнесе?

– Не меньше вашего, – Чернявин произнес это таким тоном, что поморщился даже Беляков.

– Не простым, а квалифицированным большинством, – возразил Александров. – Речь идет о допэмиссии.

– Речь идет о кредите, – медовым голосом произнес обычно безмолвный вице-президент, подручный Белякова. – С возможностью обмена его на акции. Это решение не требует квалифицированного большинства.

Стас сделал вид, что не расслышал этой подачи.

– Сбер дает кредит, а мы продаем ему опцион последующей конвертации кредита в акции банка. Последующей. Как обычно, в горизонте двух-трех лет, – проникновенно объяснил он Александрову с Колей.

– А что вы, Константин Алексеевич, нервничаете? У нас остается тридцать восемь, у вас – тридцать семь процентов. Все при своих, – не мог угомониться Чернявин.

– По какой цене, Стас? – спросил Александров.

– Исходя из оценки в семь. Я говорил, что через год будет семь? Семь и есть. Сбер дает два триста.

– Побольше, чем вам Mediobanca предлагал, – опять не выдержал Чернявин.

– Собаке дали команду «голос», – произнес себе под нос Коля.

После этих слов началась свара. Чернявин орал на Колю, подручный Белякова ему вторил. Только Стас молчал, развалившись в председательском кресле, и, похоже, получал истинное наслаждение…

– На фига им Сбер в акционерах? – Коля зашел после заседания наблюдательного совета к Александрову.

Теперь у них не было смежных комнат. Колю после понижения в просто зампреда посадили этажом ниже.

– Абсолютно он им не нужен. Это значит, что они весь банк решили продать. Больше ничего это значить не может. Скляра нет, Беляков решил нас с тобой дожрать. Поехали по домам, Коль, я очень устал сегодня.

Еще через месяц сделку со Сбером закрыли. Кредит обменяли на акции банка не через три-четыре года, а практически мгновенно. Буквально на следующий день Стас внес изменения в состав совета директоров, куда вошел представитель Сбера. Еще через пару недель Беляков доложил новому совету, что акционер-миноритарий – промышленный холдинг «Турбины» – требует его выкупить. Тот самый холдинг «Турбины», который сидел в Русмежбанке со дня основания с пятнадцатью процентами акций, отдав их в управление Александрову. «Развитие» выкупило акции «Турбин» по цене вдвое ниже той, по которой кусок банка продали Сберу. У мальцов из «Развития» стало пятьдесят три процента, у Александрова с Колей – двадцать два. Сбер остался при своей четверти.

Мальцы шустро выводили клиентов из Русмежбанка в Сбер – ужимали ресурсную базу. В декабре решением квалифицированного большинства – «Развития» и Сбера – общее собрание акцинеров решило продать Сберу сто процентов акций банка. Исходя из оценки в четыре миллиарда, потому что упал собственный капитал.

Пригожин только разводил руками: еще полгода назад было семь, а сейчас четыре? Что такое? Но нарушений нет, так ведь? Пригожин скорбно утвердил продажу за неделю. Ходили слухи, что Сбер переуступил «Развитию» по дешевке якобы безнадежный кредит одной компании по производству минеральных удобрений. Дескать, Сбер не в состоянии его взыскать, а хрустко-медовым мальцам из «Развития» – раз плюнуть.

Александров с Колей создали банк шестнадцать лет назад, и еще три года назад он стоил почти семь ярдов. Они получили восемьсот миллионов на двоих, Александрову – пятьсот и Коле триста. Все произошло настолько стремительно, что Александров даже не успел вспомнить тот самый сон, в котором он остался то ли без банка, то ли без носа, то ли с носом…

Самым сладким занятием в Лидсе, в Западном Йоркшире, было для Чернявина даже не созерцание зубчатых башен, а воспоминание о том, как методично и споро они с Беляковым отжимали из банка этих подонков. Он еще предлагал Белякову иски к Александрову подать, даже набросал на бумаге – за что именно. Выходило на четыреста миллионов. Жаль, что Беляков счел его бумагу чушью. Подонки из-за его благородства получили вдвое больше ни за что ни про что. Хотя даже если б Стас и согласился, – ну, было бы у них вполовину меньше. Так они и этого не заслужили.

Потеряв банк, Александров слег, как ни крепился. Катюня вывезла его в Швейцарию. Он провалялся в клинике месяц со страшными головными болями, приступами тошноты, врачи опасались инсульта. Это была депрессия, совершенно черная депрессия. Смерть Скляра, скорость, с которой раздербанили дело Платона и его собственное… Константин был не в состоянии думать об этом и не мог запретить себе об этом думать. Ему казалось, что он провалился в небытие.

Для полноты картины полного развала Сережка сразу после зимних каникул бросил Финансовую академию, сообщив, что ему нужны деньги на учебу в университете Лос-Анджелеса, куда он уже подал документы. Он хочет снимать документальное кино – и точка. Об этом Александров с Катюней узнали уже в Швейцарии.

Не было сил слушать Катюню, верещавшую, что главное – уберечь сына от армии. Он уже не был так уверен, что это главное. Когда мигрень и тошнота отступали, он бродил по горам. В ту зиму снега в Европе не было. Он шел и шел в зимнем сумраке лесных тропинок, не глядя по сторонам, не видя ничего вокруг, и только выйдя на очередной обрыв, бездумно провожал взглядом безмолвные цепи горных хребтов, уходящих в небытие. В этом просторе растворялись остатки воли к жизни, обратно из небытия уже не вернуться. А может, воля к жизни ушла еще раньше, когда ее подменило стремление к благополучию и привычка к победам. Сын хочет благополучия на свой лад, но ради благополучия не сделаешь того, что сделал бы ради самой жизни. Хочет жить по-своему, а воли не хватает даже на то, чтобы просто жить. Армия научит его ценить жизнь такой, какая она есть.