Man and Boy, или Мужчина и мальчик - Тони Парсонс

И мама снова повернулась к сцене. В темноте «Альберт-Холла» я увидел, что ее голубые глаза сверкают от слез.

— Любить означает понять, когда нужно отпустить, — сказала она мне.

— Да вы с ума сошли! — возмутился Найджел Бэтти. — Вы готовы добровольно отказаться от своего собственного ребенка? Просто так взять и отдать его своей бывшей жене, вместо того чтобы, черт побери, разгромить ее?! За что ей такой подарок, скажите на милость?! А ведь она только этого и добивается, чтоб ее…

— Я делаю это не ради нее. Я поступаю так ради него.

— Вы представляете, сколько мужчин мечтают оказаться на вашем месте? Вы знаете, сколько мужчин приходят в этот офис, плачущих взрослых мужчин, черт бы их побрал, Гарри, готовых отдать все на свете, чтобы оставить ребенка себе? А вы просто отказываетесь от него.

Нет, я не отказываюсь от него. Но я знаю, как ему нравится, когда он с Джиной, хотя он старается не показывать этого. Он думает, что меня это расстроит, что это будет предательством с его стороны или чем-нибудь в этом роде. И либо у них снова наладится связь, какая всегда бывает у матери и ребенка, либо Джина станет для него только компаньонкой для воскресных развлечений. Я замечаю, что до этого уже недалеко.

— А кто в этом виноват?

— Я знаю, что разочаровал вас, Найджел. Но я думаю только о том, как будет лучше моему мальчику.

— Вы считаете, она подумала о нем, когда уходила? Разве она думала о нем, когда ехала на такси в «Хитроу»?

— Не знаю. Я просто считаю, что ребенку нужны двое родителей. Даже ребенку, родители которого разведены. Вернее, в особенности, как раз такому ребенку. Я делаю все, чтобы это получилось.

— А тот мужчина, с которым она живет? Этот Ричард… Вы о нем ничего не знаете. Вас радует перспектива отдать сына ему?

— Я Пэта никому не отдаю. Он — мой сын и навсегда останется моим сыном. Я его отец и навсегда останусь его отцом. Но я должен признать, что Джина умеет выбирать мужчин.

— Если бы вы спросили меня, то я ответил бы, что она предпочитает чудаковатых типов. Вы же прекрасно знаете, что произойдет дальше, разве нет? Вы станете «папой на выходные», будете сидеть по воскресеньям в пиццерии и ломать голову над тем, что бы еще сказать этому незнакомому человечку, который когда-то был вашим ребенком.

— У нас с Пэтом никогда такого не будет.

— Не зарекайтесь.

— Я не говорю, что это то, к чему я стремился. Но как же вы не видите? Мы портим себе жизнь снова и снова, а по счетам платят наши дети. Мы завязываем новые отношения, всегда начиная все сначала, всегда думая, что у нас есть еще один шанс все исправить, а расплачиваются за это дети от распавшихся браков. У них — моего сына, ваших дочерей и миллионов им подобных — появляются раны, которые не заживут никогда. Необходимо прекратить это. — Я беспомощно пожал плечами, понимая, что внушаю ему отвращение. — Я не знаю, Найджел. Я просто стараюсь быть хорошим отцом.

— Отдавая сына в чужие руки.

— У меня такое ощущение, что это и есть как раз то немногое, что я могу сделать для него.

* * *

— Смотри, как это будет, — объяснил я Пэту. — Ты можешь оставить здесь сколько угодно своих вещей. Твоя комната навсегда останется твоей комнатой. Никто ее не будет трогать. И ты можешь вернуться, как только захочешь. На день, на ночь или навсегда.

— Навсегда? — переспросил Пэт, толкая свой «Колокольчик» рядом со мной.

— Ты будешь жить с мамой. Но никто не заставляет тебя жить там. Мы оба будем о тебе заботиться. И мы оба хотим, чтобы ты был счастлив.

— Вы больше не ссоритесь?

— Мы пытаемся перестать ссориться. Потому что мы оба очень тебя любим и оба хотим, чтобы тебе было как можно лучше. Я не хочу сказать, что мы никогда больше не будем ссориться, но мы стараемся.

— Вы опять любите друг друга?

— Нет, милый. Это время в нашей жизни уже позади. Но мы оба любим тебя.

— А где я буду спать у мамочки?

— Она для тебя приготовит новую комнату. Там будет классно: ты сможешь разбросать свои игрушки по всей комнате, включить хип-хоп, свести всех соседей с ума.

— А мою старую комнату никто не будет трогать?

— Никто.

— Даже ты?

— Даже я.

Мы пришли в парк. Перед нами лежала асфальтированная дорога, огибающая озеро. Пэт любил кататься здесь на своем «Колокольчике», срываясь с места на такой скорости, что лебеди испуганно взлетали при его приближении. Но теперь он даже не попытался сесть на велосипед.

— Мне нравится так, как сейчас, — сказал он, и от этого у меня чуть не разорвалось сердце. — Мне нравится так.

— Мне тоже, — сказал я. — Мне нравится готовить тебе завтрак по утрам. И мне нравится, когда после обеда все твои игрушки разбросаны по полу.

И мне нравится, когда мы приносим домой китайскую еду или пиццу и вместе смотрим фильм, лежа на диване. И мне нравится вместе ходить в парк. Все это мне очень нравится.

— Мне тоже. Мне тоже нравится.

— И мы будем продолжать так делать, ладно? Нас никто не заставит перестать. Это никогда не кончится. Даже тогда, когда ты станешь совсем большим мальчиком. Хотя тогда, наверное, ты уже будешь встречаться со своими друзьями и оставишь старенького папу в покое.

— Никогда в жизни!

— Но ты постарайся как следует, ладно? Я имею в виду жить с мамочкой. Потому что она тебя очень любит, и я знаю, что ты ее тоже любишь. Это хорошо. Я рад, что вы любите друг друга. И хотя мне грустно, что ты уезжаешь, на этом ничего не заканчивается. Ты сможешь вернуться, как только захочешь. Так что постарайся быть счастлив с мамочкой. Ладно?

— Ладно.

— И… Пэт…

— Что?

— Я горжусь тем, что ты мой сын.

Он бросил велосипед и потянулся ко мне на руки, прижался ко мне лицом, и меня захлестнуло что-то, что казалось самой его сущностью. Я щекой чувствовал мягкую и непослушную копну его волос, его невозможно гладкую кожу, его запах — вернее, смесь запахов грязи и сладостей. «Мой прекрасный мальчик!» — думал я, ощущая на губах соль его слез.

Я хотел сказать что-то еще, но не мог найти слов. Я хотел сказать, что это не самое лучшее решение, и я это, конечно, понимаю. Но если учитывать, как все повернулось, это, вероятно, лучшее, что мы могли сделать. Совершенного решения нашей проблемы быть не может. Потому что единственное, что совершенно в моей жизни, — это ты.

Мой прекрасный мальчик.

Мой прекрасный мальчик.

Мой прекрасный мальчик.

* * *

Джина отвела Пэта в его новую комнату, а я стоял посреди их квартиры с коробкой игрушек в руках, чувствуя себя таким потерянным, как никогда в жизни.