Под Куполом - Стивен Кинг

Рука Большого Джима с зажатым мячом повисла плетью. Плечо вибрировало болью. Теперь кровь лилась на ковер, но этот щучий сын и не думал падать; шел вперед, пытаясь говорить, плевался алой слюной.

Коггинс наткнулся на стол — кровь полилась на его ранее безупречно чистую поверхность — и двинулся вдоль него. Большой Джим попытался поднять мяч и не смог.

Я знал, что толкание ядра в старшей школе мне когда-нибудь аукнется, подумал он.

Ренни перебросил мяч в левую руку и взмахнул ею вбок и вверх. Удар пришелся в челюсть Лестера, переломил ее, выплеснул новую порцию крови к мерцающему свету люстры. Несколько капель долетели до матового плафона.

— Ба-а! — крикнул Лестер. Он все пытался обогнуть стол.

Большой Джим залез в нишу между тумбами.

— Отец! — Младший стоял в дверях, с широко раскрытыми глазами, с отвисшей челюстью.

— Ба-а! — крикнул Лестер и двинулся на новый голос. Держа перед собой Библию. — Ба-а… Ба-а… Ба-а-О-О-ОГ…

— Не стой столбом, помоги мне! — рявкнул Большой Джим на сына.

Лестер, шатаясь, шел на Младшего. Размахивая Библией. Свитер намок от крови, брюки стали грязно-муаровыми, изувеченное лицо заливала кровь.

Младший поспешил к нему. И когда Лестер начал падать, схватил его, удержал.

— Я вас держу, преподобный Коггинс… я вас держу, не волнуйтесь.

А потом сжал руками липкую от крови шею Лестера и принялся его душить.

Пятью бесконечными минутами позже.

Большой Джим сидел на кабинетном стуле — развалился на кабинетном стуле — без галстука, надетого специально для совещания в муниципалитете, и в расстегнутой рубашке. Массировал массивную левую грудь. Под ней учащенно и аритмично билось сердце, но не давая повода предположить, что дело идет к его остановке.

Младший ушел. Ренни поначалу подумал, что тот собирается привести Рэндолфа, что было бы ошибкой, но дыхания, чтобы криком вернуть парня, ему не хватало. Потом сын вернулся сам, с брезентом, который достал из кемпера.[81]Ренни наблюдал, как Младший расстилает брезент на полу — на удивление ловко, будто проделывал это тысячу раз. Это всё боевики, которые молодежь теперь смотрит, подумал Большой Джим, растирая дряблую грудь, которая когда-то была такой упругой и крепкой.

— Я… помогу, — прохрипел он, зная, что не получится.

— Сиди, где сидишь, и восстанавливай дыхание. — Сын, стоя на коленях, бросил на него мрачный и нечитаемый взгляд. В нем могла быть любовь — Большой Джим на это надеялся, — но хватало и другого. Теперь попался. Читалось ли в этом взгляде и теперь попался?

Младший перекатил Лестера на брезент. Брезент потрескивал. Младший посмотрел на тело, чуть передвинул, накинул на него край брезента. Зеленого брезента. Большой Джим купил его в «Универмаге Берпи». Купил на распродаже. Он вспомнил слова Тоби Мэннинга: Это чертовски выгодная покупка, мистер Ренни.

— Библия. — Большой Джим по-прежнему хрипел, но чувствовал себя лучше. Сердце, слава Богу, замедляло бег. Кто же знал, что после пятидесяти здоровье начнет так резко ухудшаться? Нужно начать следить за собой. Возвращаться в форму. Бог дает человеку только одно тело.

— Точно, да, хорошо, что напомнил, — пробормотал Младший. Схватил окровавленную Библию, сунул между бедер Коггинса, начал заворачивать тело в брезент.

— Он ворвался в дом. Он обезумел.

— Конечно. — Младшего это, похоже, не интересовало. А вот процесс заворачивания определенно интересовал… Такие дела.

— Вопрос стоял ребром — он или я. Ты должен… — Вновь затарахтело сердце. Джим ахнул, кашлянул, постучал по груди. Ритм восстановился. — Ты должен отвезти его к Святому Искупителю. Когда его найдут, там есть парень… возможно… — Он подумал о Шефе, но тут же ему пришло в голову, что вешать Лестера на Шефа — идея не из лучших. Шеф Буши слишком много знал. Правда, он, вероятно, стал бы сопротивляться аресту. И тогда живым его могли и не взять.

— У меня есть место получше. — Вроде бы Младший говорил искренне. — И если ты собираешься повесить это убийство на кого-то еще, у меня есть хорошая идея.

— На кого?

— На Дейла-гребаного-Барбару.

— Ты знаешь, я не люблю таких слов.

Младший повторил, не отрывая от брезента поблескивающих глаз:

— На Дейла… гребаного… Барбару.

— Как?

— Этого я еще не знаю. Ты лучше вымой этот чертов мяч, если хочешь его оставить. И стол.

Большой Джим поднялся. Ему заметно полегчало.

— Ты хороший сын, раз помогаешь отцу в такую минуту.

— Убедился наконец. — Младший смотрел на большой зеленый голубец, лежащий на полу. С одной стороны из него торчали ноги. Младший пытался натянуть на них брезент, но не получалось. — Мне нужна изолента.

— Если ты не собираешься везти его в церковь, то куда?

— Не важно. Место безопасное. Преподобный полежит там, пока мы не решим, как подставить Барбару.

— Прежде чем что-то предпринимать, надо посмотреть, что произойдет завтра.

Младший глянул на него, в глазах читалось холодное презрение, которого Большой Джим раньше не видел. В голову пришла мысль, что теперь он у Младшего в руках. Но конечно же, собственный сын…

— Нам придется сжечь ковер. Слава Богу, он не во всю комнату, как раньше. И все дерьмо осталось на его наружной поверхности. — Потом Младший поднял большой голубец и унес в коридор. Через несколько минут Ренни услышал, как завелся двигатель кемпера.

Большой Джим уставился на золоченый бейсбольный мяч. Следует от него избавиться, подумал он, зная, что не сможет этого сделать. Мяч, по сути, стал семейной реликвией.

А кроме того, чем он может навредить? Если он станет чистым, чем может навредить?

Когда Младший вернулся часом позже, золоченый бейсбольный мяч вновь блестел в люльке из плексигласа.

— ВНИМАНИЕ! ГОВОРИТ ПОЛИЦИЯ ЧЕСТЕРС-МИЛЛА! НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУАЦИЯ! ЕСЛИ ВЫ МЕНЯ СЛЫШИТЕ, ИДИТЕ НА МОЙ ГОЛОС! НА ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ ПРОВОДИТСЯ ЭВАКУАЦИЯ!

Терстон Маршалл и Каролин Стерджес сидели на кровати, слушая эти странные слова и перепуганно глядя друг на друга. Оба преподавали в бостонском Эмерсон-колледже: Терстон — профессор кафедры английского языка и литературы (и приглашенный редактор текущего номера журнала «Плуги»), Каролин — аспирантка-ассистентка той же кафедры. Любовниками они стали шестью месяцами раньше, и пыл страсти еще совсем не угас. Находились они в небольшом коттедже Терстона на берегу Честерского пруда, расположенного невдалеке от Литл-Битч-роуд. Они приехали сюда на длинный листопадный уик-энд, но со второй половины пятницы лицезрели преимущественно растительность не лесную, а лобковую. Телевизор Терстон Маршалл в коттедже не держал: ненавидел телевидение. Радиоприемник имелся, но они его не включали. Был понедельник, двадцать третьего октября, половина девятого утра. До того как их разбудил этот усиленный мегафоном голос, они понятия не имели, что совсем рядом что-то не так.