Тайны старой аптеки - Владимир Торин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты изобрел побочные эффекты. Ты травил жителей этого города много лет. Почему ты так ненавидишь Габен?
Вот тут прадедушка снял добродушную маску, и его лицо исказилось в гримасе ненависти.
— Я спас этот город. Не доктора, не какой-нибудь местный гений! Я! Я избавил их от гротескианы, изобрел лекарство, остановил пандемию! И как эти мерзавцы отплатили мне? Они вручили мне ключ от города, а затем… отобрали его. Новый бургомистр решил стереть все воспоминания о гротескиане, решил, что жизнь не вернется по-настоящему на эти грязные улицы, пока все будут помнить. Они уничтожили любые упоминания о гротескиане, о моем лекарстве. И она не видела в этом ничего ужасного! Она говорила мне: «Забудь, все это в прошлом, давай будем жить дальше и любить друг друга…» Забыть? Жить дальше? Она первая меня предала.
— Все это очень несправедливо, прадедушка, — согласился Лемюэль. — Ты прав. Ты спас этот город, а он тебя вычеркнул.
— Рад, что ты понимаешь, Лемюэль.
Лемюэль достал из кармана часы. Без пяти минут полночь.
Прадедушка искоса взглянул на него.
— Я знаю тебя, Лемюэль. Ты что-то задумал. Не делай глупостей. Помни: только я знаю, что это за недостающий ингредиент.
— Я помню, прадедушка. И ты прав: я кое-что задумал.
— Лемюэль…
— Нет, послушай. Все изменилось. Во время освобождения отца Хелен пережила потрясение. Прошло уже два дня, а она до сих пор…
— Она перешла в новую стадию, — понял прадедушка. — Возвращения больше не происходят.
— Я должен спасти ее, пока еще можно… мою милую Хелен… я не могу допустить, чтобы болезнь победила.
— Что ты задумал, Лемюэль? — осторожно спросил прадедушка.
Лемюэль кивнул на стол. На нем лежала разбитая рамочка с каминной полки, рядом лежала бумажка: «Самая горькая пилюля в аптеке». Пилюли там не было.
— Что ты сделал? — потрясенно проговорил прадедушка. — Ты… уничтожил ее?
Лемюэль потянулся к карману и уже отчетливо дрожащей рукой достал пилюлю.
— Ты думаешь, что у меня нет выбора, прадедушка.
— Лемюэль, послушай…
— Но у меня он есть. Это ужасный выбор, и тем не менее я его сделаю. Я долго думал об этом. Ответь мне только на один вопрос: недостающий ингредиент здесь? В аптеке?
— Я не скажу, Лемюэль.
— Молю тебя, хотя бы один раз в жизни, скажи правду. Если бы ты решил приготовить лекарство от гротескианы, ты смог бы его сделать? Последний ингредиент в аптеке?
Прадедушка кивнул.
— Сколько времени понадобилось бы тебе, чтобы сделать лекарство, с учетом того, что все прочие ингредиенты готовы?
— Нужно было бы лишь их смешать в правильной пропорции и добавить недостающий.
— Это я и хотел услышать.
— Что происходит, Лемюэль? Мне все это очень не нравится.
— О, то, что я сделаю, тебе понравится, прадедушка. Я дам тебе то, что ты хочешь. Я выпью Самую горькую пилюлю.
— Зачем тебе это? Почему готов пойти на это, если знаешь, что тебя не станет. Новая личность полностью заместит старую. Ты исчезнешь навсегда.
— Ради Хелен. Я больше не могу видеть, как она страдает. Я не могу допустить, чтобы она навсегда осталась такой. Если ты получишь желаемое, ты сделаешь лекарство?
— Я сделаю лекарство.
— Поклянись!
— Клянусь, что сделаю лекарство для Хелен.
— Сразу же, как обретешь это тело?
— Сразу же. Клянусь.
— Старый лжец. Как жаль, что нет такой клятвы, которую ты бы не смог нарушить.
Прадедушка нацепил очки и в волнении наклонился вперед.
— Мне нет смысла лгать, Лемюэль. Если я получу желаемое, я сразу же вылечу Хелен — мне не нужна болеющая гротескианой женщина в моей аптеке.
— Что с ней будет после этого?
— Хочешь правду? Что ж, мне они здесь не нужны, и я не стану притворяться для нее тобой. Я дам им со старухой достаточно денег, чтобы они смогли начать новую жизнь, и вышвырну их вон.
— Меня это устраивает. Я не хотел бы, чтобы она жила здесь с тобой.
— Ты и правда решился, Лемюэль?
Лемюэль обвел взглядом провизорскую.
— Мне страшно. Я не хочу умирать, но все должно закончиться сегодня. Это была не такая уж и плохая жизнь, потому что в ней была она. Подумать только, мне понадобился лишь один день, чтобы завершить все свои дела. Единственное, что я хотел бы — это попрощаться с ней, еще раз ее увидеть, но, вероятно, так, как есть, действительно лучше. Если бы я увидел ее, мне бы не хватило сил. — Лемюэль посмотрел на старика и печально улыбнулся. — Помни о своей клятве. Прощай, прадедушка.
— Лемюэль, постой, я и не думал, что ты…
Лемюэль не слушал. Сунув в рот пилюлю, он ее проглотил. В тот же миг его рот и горло наполнились такой горечью, что казалось, сейчас все зубы повыпадают и язык оторвется. На губах выступила пена.
В голове появилась последняя мысль: «Ради Хелен», а затем Лемюэля не стало.
Господин Лемони поднял голову, моргнул, и губы сами собой продолжили фразу:
— …и правда на это решишься.
Он поднял руку, удивленно поглядел на нее, повел пальцами. Какое странное, забытое ощущение.
Приложив ладонь к груди, господин Лемони прислушался: сердце колотится… Он сделал вдох — послушал, как он звучит… прекрасно… сделал выдох… столь же прекрасный звук.
Господин Лемони все еще не верил: этот болван на самом деле сдался?! Глупая бессмысленная любовь! Именно она — это настоящее безумие!
Он боялся, что будет какой-то подвох, но все было по-настоящему!
Господин Лемони ощутил ни с чем не сравнимое счастье. Такое чувство бывает, когда тебе снилось, что ты умер, а потом просыпаешься и осознаешь, что все это был просто сон.
— Я жив… я…
Господин Лемони поднялся на ноги. Повернувшись к стоящему на столе черепу, он снял парик и водрузил его на голову. После чего сунул руку в карман и достал зеленые очки, которые тут же переместились на нос.
— Я вернулся!
***
Джеймс не шевелился. Он лежал на холодном полу провизорской, боясь двинуться, боясь открыть глаза.
Лемюэля больше не было, а меж столами расхаживал этот монстр, ворча о том, какой здесь беспорядок.
Джеймс провел все время в сознании и с трепетом слушал. Беседа Лемюэля и прадедушки звучала, как бред помешанного: аптекарь будто разговаривал сам с собой, в провизорской звучал только его голос, и до последнего мгновения Джеймс не верил, что все это происходит взаправду.
Но теперь…
Господин Лемони сделал то, о чем писал в своем дневнике, а Лемюэль — то,