Испанский любовник - Джоанна Троллоп

Фрэнсис почти яростно вскрикнула:

– Если ты еще раз позволишь себе сказать что-либо, что хоть отдаленно…

– Извини, – опомнилась Лиззи. – Я не хотела, не хотела…

– Мне казалось, что мы уже покончили с этими дурацкими разговорами.

– Да, да, конечно. Извини меня, извини.

– Лиззи…

– Послушай, – перебила ее Лиззи. Ее голова была низко склонена над руками, продолжавшими лихорадочно теребить травинки. Она заговорила быстро и сбивчиво. – Послушай, мне многое нужно тебе сказать. Не знаю, смогу ли по порядку. Начну с Дженни, ладно? Бедная Дженни. Я застала Роба целующим ее, вернее, поцеловавшим. Он сказал, что сделал это из чувства благодарности к ней за то, что она такая нормальная, тогда как я такая взвинченная. Не знаю, поверила я этому или нет. Во всяком случае, решила поверить. Я пошла поговорить с Дженни, но, похоже, она вообразила, что у них с Робом роман. Я нашла ее в отчаянии, и мне стало понятно, что ее отчаяние порождено тем, что она действительно считала Роба очень привлекательным и не могла отделить то, что произошло, от того, что в ее фантазиях могло произойти. Она сама уволилась из „Галереи", что, вероятно, было наихудшим из возможных решений для всех, включая и ее саму. Но мне не удалось переубедить ее. И потом ты. Эта ужасная ситуация, в которой ты оказалась. Ты – моя сестра, и я постараюсь помочь тебе всем, чем смогу. Но я не могу притворяться, будто считаю, что ты все делала правильно. Наоборот, я считаю, что с самого начала, с той самой поездки в Испанию, все это было ужасно… – Ее голос дрогнул, и вдруг, без всякого перехода, она оглянулась на Фрэнсис и спросила: – Фрэнсис, что же мне делать?

Та наклонилась и обняла сестру.

– Разумеется, никто не может чувствовать себя спокойно, когда со мной приключилось такое.

Лиззи обхватила ее руки.

– С тобой все будет в порядке?

– Не знаю. Откуда мне знать?

– А Луис? Он добр к тебе?

– Да, очень.

– Может… Может, когда родится ребенок, он передумает?

– Не знаю, – повторила Фрэнсис. – В этой ситуации ничего нельзя знать наперед.

Лиззи немного отстранилась и взглянула на сестру.

– Ты боишься?

– Да.

– Боишься за ребенка, за свою работу, за то, что из всего этого выйдет?

– Конечно, но не только за это.

– За что же тогда?

Фрэнсис села на корточки, продолжая держать Лиззи за одну руку.

– Это какой-то внутренний страх. Это инстинктивный страх одиночества, который живет в нас с детства. Это страх потерять доступ к каким-то своим внутренним уголкам, которые мне открыл кто-то другой…

– Луис?

– Да.

– Что за внутренние уголки?

– Я не могу сказать тебе, это слишком личное. Я просто чувствую, что эта утрата будет для меня очень тяжелой.

– Что же можно сделать? – прошептала Лиззи.

– Ничего…

– Ты имеешь в виду, что потеря Луиса для тебя будет очень тяжелой?

– Да.

– Видишь ли, – проговорила Лиззи, осторожно высвобождая свою руку, – видишь ли, для меня так же тяжело будет потерять тебя.

Она посмотрела вверх, на сестру, с ожиданием и надеждой. Лиззи надеялась, что Фрэнсис воскликнет: „Нет, ты не потеряла меня! Это невозможно! Я не допущу этого!" Но Фрэнсис лишь тихо сказала:

– Да, я понимаю.

– Понимаешь? И это все?

– Да.

– Фрэнсис…

– Нет, – отрезала Фрэнсис, резко вставая. – Не нужно больше разговоров. Я устала от них. Я устала от обсуждения всех наших переживаний.

– Но чего же ты ждала?

– Не знаю, чего я ждала, но знаю, что мне сейчас по душе. Мне по душе планы конкретных действий. Мне больше нравится план мамы, чем переживания отца. Мне нравится план Аны…

– Кто такая Ана?

– Сестра Луиса.

– Ты мне никогда не рассказывала…

– А теперь рассказываю, – почти закричала Фрэнсис. – Теперь вот рассказываю. Ана врач, и она поможет мне устроиться в больницу, где я буду рожать своего ребенка. Я пойду, пожалуй, к мальчикам. – Она посмотрела на Лиззи сверху вниз и закончила: – Если ты не переключишься на положительные эмоции, то скоро у тебя их вовсе не останется.

Фрэнсис почти бегом пошла по траве в сторону Сэма и Дэйви, не дожидаясь, пока Лиззи как-то отреагирует. А предугадать ее реакцию было нетрудно. Лиззи сказала бы: „Ты говоришь совсем как мать".

– Что же будет с „Шор-ту-шор"? – спросил Роберт.

– Думаю, все будет нормально. В конце концов, там есть Ники. В любом случае Фрэнсис необходимо сохранить фирму. На что же еще ей жить?

Роберт выдавил пасту на зубную щетку и сунул ее в рот, закрывая колпачок тюбика.

– Но если она решит жить в Испании…

– Не знаю, может, Ники будет заниматься офисом и итальянскими делами, а Фрэнсис – только испанскими. А может, она возьмет себе и Италию. Не знаю. Мне кажется, Фрэнсис все это не волнует.

– Но ведь это ее фирма.

– Роб, – проговорила Лиззи, откидываясь назад в ванне, наполненной водой с пеной, – я не знаю, что будет дальше. Знаю только, что Фрэнсис хочет рожать в госпитале в Севилье. А то, чего Фрэнсис хочет, она обязательно добивается.

– Лиззи!

– Ну и что? Почему бы ей не поступить таким образом?

Роберт уставился на нее, затем прополоскал рот и сказал:

– Зачем же…

– Я не хочу больше об этом думать, – заявила Лиззи.

– Правда?

– Да. В этом нет никакого смысла. Ведь это не моя жизнь, а ее. Мне это может не нравиться, но дела обстоят именно так, как они обстоят, так что… – она замолчала.

Роберт положил щетку на раковину и встал на колени рядом с ванной, нежно глядя на Лиззи.

– Ну и слава Богу, – сказал он.

Когда Уильям наконец ушел, Джулиет вдруг почувствовала, что ее переполняет энергия. Неестественная, неистовая, очищающая энергия. Прилив этой энергии заставил Джулиет составить все стулья и другую мелкую мебель на стоявший посередине комнаты огромный стол, за которым она обычно занималась шитьем, и яростно вымести тростниковые циновки, выстилавшие всю комнату, поднимая при этом облака пыли и сухих травинок. Она мела до тех пор, пока у нее не заболели руки, затем расставила мебель по местам и сняла все наволочки с диванных подушек и думок, чтобы постирать. Она вымыла окна. Подняв со стола стоявшую там швейную машинку и опустив ее на пол, Джулиет разобрала на столе горы лоскутов, использовавшихся ею для шитья. Потом натерла стол особым составом, приготовленным из натурального пчелиного воска, – его ей подарил один из соседей, бывший стоматолог, державший теперь пасеку. Состав этот она энергично втирала тряпкой, представлявшей собой штанину от старой пижамы.