Z: Квази. Кайнозой - Сергей Лукьяненко

Она повернулась и пошла в бокс.

Я застонал. Снова поднёс телефон к лицу. Виктория молчала.

– Как я тебя ненавижу… – сказал я в трубку.

– А мне недоступно это чувство… – задумчиво сказала Виктория. – Но я тебя понимаю. Поверь, мне самой неприятно то, что я сделала, и то, что делаю сейчас. Но миссия, которую я должна выполнить, важнее, чем жизнь двух мальчишек.

Мне показалось, что меня ударили под дых.

– Почему двух? – спросил я, зная, каким будет ответ.

– Потому что Найд у меня.

Я посмотрел на Михаила – он как раз закончил что-то вполголоса бормотать в трубку. Михаил тоже услышал.

– Чего ты хочешь? – спросил я.

Ругаться, угрожать – всё это теперь не имело смысла.

И даже Настя, закрывшая дверь шлюза и входящая в палату, отошла на второй план.

– Выхода из города. Люди Маркина работают хорошо. Но я верю в то, что вы с Михаилом мне поможете. Вы очень хорошо мотивированы.

– Я тебе не верю, – беспомощно сказал я.

– Скажи что-нибудь папе… – донеслось из трубки. Несколько секунд было тихо, потом послышалась возня. Потом Виктория сказала: – Он упрямый мальчик и не хочет быть заложником. Мне придётся сделать ему больно, чтобы он закричал.

– Не надо, – сказал я быстро. – Не делай ему больно. Я верю.

– Выход из города, – сказала Виктория. – Сегодня до полуночи. Иначе Найд умрёт. В качестве дополнительной мотивации – он умрёт болезненно и ему будет очень страшно. И умрёт он окончательно. Я позвоню, Симонов, не теряй телефон.

Я смотрел на Михаила, и в моих глазах, наверное, не осталось ничего, кроме ужаса.

А вот у Михаила – нет. Там ещё было раздумье. Он соображал, так быстро, как могут только кваzи.

– Нам придётся вывести её из города, – сказал я.

– Ты даже не рассматриваешь другие варианты? – уточнил Михаил.

– А ты что, рассматриваешь?

– Кто-то недавно говорил, что жизнь одного умирающего мальчика не стоит другой жизни. Что уж говорить о миллиардах.

Я кивнул:

– Да-да. Ты прав, я говорил. Только не о своём сыне.

– У нас будут проблемы, большие проблемы, – заметил кваzи. – В первую очередь у тебя.

– Не хочешь – справлюсь сам.

– Дай подумать минуту, – попросил Михаил.

Я кивнул. Подошёл к стеклу. Посмотрел на Настю.

Она склонилась над кроватью и поила Руслана из бутылки. Тот жадно пил.

Руслан больше не казался мне славным, но запутавшимся юношей, в силу возрастного максимализма влипшим в дурную историю.

Сейчас я его искренне ненавидел.

Он мечтал стать кваzюком. Он готов был ради этого жрать людей – может быть, не в деталях, но он понимал процесс. Он с жиру бесился, этот парнишка, которому надо было учиться и с девчонками обниматься, а не о превосходстве кваzи над людьми размышлять.

А сейчас он стал источником вируса, опасностью для всего человечества. Хуже того – от него могла заразиться Настя. Из-за него, выносившего в себе вирус, мог умереть Найд.

Нет, не было во мне ни капли благородства и сострадания, никаких возвышенных чувств и мудрости более старшего человека. В семнадцать лет пора уже начинать думать своей головой и отвечать за свои поступки.

Но я уже ничего не мог поделать. Не мог отмотать время назад, не мог остановить Настю.

Единственное, что я мог сделать, что мог попытаться сделать, – спасти сына и остановить Викторию.

– Я всё обдумал, – сказал Михаил. – Денис…

– Да? – глядя на Настю, ответил я.

– Мы не сможем обмануть Викторию. Точнее, сможем, но тогда Найд погибнет. Нам придётся либо остановить её ценой жизни Найда, либо позволить ей уйти в надежде, что она отпустит мальчика.

– Ты о чём?

– Она наверняка потребует вывести её за МКАД вместе с мальчиком. Мстительность кваzи не свойственна, более того – убивать Найда, если мы выполним её требования, глупо и вредно. Так что мы можем поверить её слову. Если выведем – она отпустит мальчика и уйдёт с вирусом. Вот и весь выбор.

– И что выбираешь ты? – спросил я.

– А у тебя есть сомнения?

– Конечно. – Я повернулся к Михаилу. – Ты же его не любишь. Ты разучился любить и дружить, с тех пор как умер. Ты заботился о нём потому, что это «правильно». А что для тебя правильно сейчас? Допустить гибель мальчика или выпустить вирус к экстремистам?

– Справедливость, – глядя мне в глаза, ответил Михаил. – Всегда правильна только справедливость.

– И что для тебя справедливость? Те, кто живёт в Омеласе, и те, кто из него уходит, понимают это слово по-разному.

Михаил стоял, чуть склонив голову в мятой фетровой шляпе, не то раздумывая, не то подбирая слова. За окнами всё сильнее и сильнее шумел дождь.

– Что бы я сейчас тебе ни сказал, – произнёс кваzи наконец, – это ничего не изменит. Ты не знаешь, как я на самом деле думаю. Что я на самом деле чувствую. Как поступлю. Не знаешь, совру я или скажу правду.

– Хоть что-нибудь скажи, – попросил я.

– Ты знаешь, как выйти за МКАД вместе с преступницей, которую ищет вся полиция и спецслужбы Москвы?

– Да, – сказал я. – Знаю.

– Тогда нам надо идти, – кивнул Михаил. – Люди Маркина будут тут с минуты на минуту, а в их решении можешь не сомневаться.

Я кивнул, достал свой мобильник и положил на стол. Вместо него взял мобильник, оставленный Викторией.

– Разумно, – сказал Михаил и положил свой мобильник рядом с моим.

Я легонько постучал по стеклу бокса.

Настя обернулась. Встала, подошла к стеклу. Прижала к стеклу ладонь. Удивительно, но в эту секунду её жест не показался мне пошлым или наигранным – я прижал свою ладонь через стекло.

– Удачи, Денис, – сказала Настя. Движение губ не было видно под маской, а голос раздавался от стола, от весёленькой панды-радионяни. – Не сердись на меня. Я дождусь помощи.

– Настя, может быть, я собираюсь сделать большую глупость… – сказал я. – Тебе лучше рассказать Маркину…

– Не знаю, о чём ты, Денис. Я же тут за стеклом, я ничего не слышу. Я осталась с мальчиком, а вы с Михаилом продолжили погоню за Викторией. Вот всё, что я знаю.

Я кивнул, глядя ей в глаза.

У Насти и у Ольги глаза одного цвета, серо-зелёные. Я только сейчас это понял. Хотя во всём остальном Настя и Ольга совершенно разные.

Но Ольга, наверное, тоже вошла бы в бокс.

Когда ты по-настоящему готов отнять чужую жизнь, надо быть готовым отдать и свою. Потому что за жизнь есть только одна справедливая цена.