Наследство рода Болейн - Филиппа Грегори

Похоже, никто, кроме меня, на них особенного внимания не обращает, половина придворных дам сами таращатся на кавалеров влюбленными глазами. Я киваю леди Рутленд, и она пробирается среди танцующих, шепчет что-то на ухо королеве. Та хмурится, словно нашкодивший ребенок, поворачивается к музыкантам.

— Последний танец, — объявляет девочка, надув губки, а сама, будто против воли, протягивает руки Томасу Калпеперу.

Хэмптт-Корт, март 1541 года

Мы видимся каждый день и с каждым днем становимся смелее. Король все еще не выходит из спальни. Многочисленные доктора и лекари, старики советники вряд ли явятся, так что мы, молодежь, предоставлены сами себе. Ни танцев, ни увеселений — наступил Великий пост. Даже у меня в покоях, потихоньку, и то нельзя потанцевать. Ни охоты, ни катания по реке, ни игр, ничего интересного. Но после мессы можно погулять в саду или по берегу. Мы идем бок о бок с Томасом Калпепером — как приятно так просто идти с ним рядом…

— Вы замерзли? — спрашивает он.

Я вся закутана в соболий мех, но отвечаю:

— Немножко.

— Позвольте согреть вашу ручку.

Он подсовывает мою руку под свой локоть, прижимает к себе. Как бы мне хотелось засунуть ему под куртку сразу обе руки! У него, наверно, гладкий и твердый живот, на груди светлые волоски. Точно я не знаю, и меня это страшно возбуждает. Я знаю только, как он пахнет. Теплый аромат, как от очень хорошей свечи.

— Так лучше? — Он теснее прижимает мою руку.

— Гораздо лучше.

Мы прогуливаемся вдоль реки. Проходящий мимо лодочник окликает нас. Рядом лишь горстка придворных, никому не догадаться, что я королева.

— Хорошо идти рука в руке, как двое детей.

— Надоело быть королевой?

— Нет, мне нравится быть королевой, и, конечно, я всем сердцем люблю его величество короля, но как весело было бы сбежать куда-нибудь, где можно пообедать и потанцевать.

— Я знаю отличное местечко.

— Правда? — не могу сдержать восторг.

— Там очень хорошо кормят. Угощу отличным обедом, поухаживаю за вами.

Притворяюсь возмущенной:

— О мастер Калпепер!

— Не остановлюсь, пока не сорву поцелуй. И пойду еще дальше.

Это возмутительно!

— Бабушка вам уши надерет!

— Дело того стоит.

Он улыбается. Сердце колотится в груди, мне хочется рассмеяться ему в ответ. Какое счастье!

— Может быть, я тоже вас поцелую. — Мой шепот еле слышен.

— Непременно поцелуете. Если я целую девушку, она непременно целует меня в ответ. Уверен, вы меня поцелуете и воскликнете: «О Томас!»

— До чего же вы самоуверенны, мастер Калпепер.

— Зовите меня Томас.

— Вот еще!

— Хотя бы наедине!

— О Томас!

— Вот и сказали, а я ведь вас еще не поцеловал.

— Хватит болтать о поцелуях, нас могут услышать.

— Знаю. Ни за что не подвершу вас опасности. Вы для меня дороже жизни.

— Королю все становится известно, — предупреждаю я. — Наши слова, даже мысли. Он повсюду.

— Моя любовь — глубоко в сердце.

— Любовь? — Я едва дышу.

— Да, моя любовь.

Томас Калпепер вдруг поворачивает и ведет меня обратно во дворец.

— Зачем нам возвращаться? — пытаюсь я упрямиться.

— Скажите: вам надо переодеться — и выходите в сад, я буду ждать.

— Как-то вы назначили свидание и не пришли.

Он посмеивается:

— Дело давнее, простите же меня наконец. На этот раз все будет без обмана. У меня к вам важное, очень важное дело.

— Какое?

— Заставить вас снова сказать «О Томас!».

Ричмондский дворец, март 1541 года

Посол Херст принес придворные новости. Он устроил одного юношу слугой при короле. Так вот, лекари приходят к королю каждый день и не дают ране на ноге закрыться, хотят, чтобы вытек весь яд. Они кладут в рану золотые шарики, стягивают края раны нитью, будто это пудинг, а не живая человеческая плоть.

— Как же он, наверно, страдает!

— Он в отчаянии. Боится, что уже не оправится, что его время прошло. А на кого оставить беззащитного принца Эдуарда? Тайный совет собирается учредить регентство.

— Кому король доверяет настолько, чтобы поручить юного принца?

— Он не доверяет никому. Родня принца Сеймуры — признанные враги Говардов, родичей королевы. Они разорвут страну на части. Тюдоровскому миру придет конец, знатнейшие семейства Англии вступят в борьбу за престол. Король боится, что и за веру. Говарды — приверженцы старой религии, они захотят вернуть страну под власть Рима, а Кранмер будет отстаивать реформы.

Раздумываю минуту.

— Король по-прежнему опасается заговора?

— Север — оплот старой веры, там опять мятежи. Король опасается, что выступления против короны распространятся на всю страну, а паписты только того и ждут.

— Это опасно? Может обратиться против меня?

Унылая гримаса.

— Вполне может. Он боится лютеран ничуть не меньше, чем папистов.

— Но я же посещаю королевскую церковь! Подчиняюсь всем правилам!

— Вы прибыли в страну протестантской принцессой. Тот, кто привез вас, заплатил за это своей жизнью. Я очень обеспокоен.

— Что же нам делать?

— Буду наблюдать за королем. Пока он борется с папистами, мы в безопасности, когда возьмется за реформаторов, придется отправляться домой.

Прямо в дрожь бросает, неизвестно, что хуже — безумный деспотизм брата или не менее безумный деспотизм короля.

— Там у меня не осталось дома.

— И здесь дома не будет.

— Король обещал мне безопасность.

— Он и трон вам обещал, — кривится посол. — Ну и кого мы там видим?

— Я ей не завидую.

Представляю себе ее супруга — пойман, как в капкан, не может подняться с постели, лежит, считает врагов, ищет виноватых. Нога болит все больше, а здравого смысла в его размышлениях все меньше.

— Ей ни одна женщина в мире сейчас не позавидует, — отвечает посол.

Хэмптон-Корт, апрель 1541 года

— А что, собственно, случилось с Анной Болейн? — Неожиданно заданный вопрос девочки-королевы приводит меня в полный ужас.