Послевкусие - Мередит Милети

— Только обещай, что не сделаешь ничего с бухты-барахты, — говорит Рут, когда я рассказываю ей о своем плане.

— Кто, я? — говорю я, улыбаясь и хлопая ресницами.

Рут бросает на меня гневный взор.

— Очень смешно. Я говорю серьезно, Мира. Кто такие эти инвесторы? Ты ведь их даже не знаешь.

— Обещаю, что вытяну из них все подробности. Я встречаюсь с ними в субботу. Ты довольна?

Мы с Рут привели детей в Детский музей, который, кажется, не понравился никому, кроме Хлои. Карлос уже в пятый раз за утро умудрился застрять в пластиковой трубе, сделанной в виде желтой змеи. Каждый раз, застряв на полпути, он начинает визжать, и Рут лезет за ним в трубу, чтобы вытащить его наружу. Когда я предлагаю ей пойти показать детям кукольный театр, она отказывается.

— Мне важно, чтобы Карлос знал: я всегда рядом, — объясняет она, в очередной раз забираясь в трубу. — Он должен знать, что, когда ему плохо, я всегда смогу выручить его из беды.

— Не понимаю, почему он все время где-то застревает? — спрашиваю я, вспомнив класс «Джимбори».

— Психотерапевт говорит, что Карлос пытается воссоздать процесс своего рождения, чтобы таким образом установить связь со мной. Кстати, о психотерапевтах. Ты обсуждала со своим предстоящую поездку?

Чтобы доктор Д. П. не стала меня отговаривать, я решила не сообщать ей, что лечу в Нью-Йорк.

— Нет, а зачем? Подумаешь, большое дело, — вру я. — Всего-то два дня. Просто узнаю, что они там придумали, сделаю несколько пометок в блокноте и пообещаю с ними связаться.

— Ты сначала все как следует разузнай. Обещай, что не станешь ничего подписывать.

— Обещаю, — говорю я.

Рут медленно выбирается из трубы, волоча за собой Карлоса. Затем сажает его себе на колени и целует в макушку. За последнее время Карлос стал гораздо спокойнее, его вопли уже не так истеричны, смех стал более естественным. Мы с Рут обмениваемся улыбками.

— Ну как, — спрашивает она, — каково тебе было услышать его голос? Странно, да?

Этот вопрос совершенно сбивает меня с толку, хотя с того звонка прошло два дня.

— Да, немного, — отвечаю я.

Рут внимательно смотрит на меня.

— Хм. Думаю, что не немного, — говорит она.

Я отворачиваюсь, чтобы не видеть ее пристального взгляда. Дело в том, что после долгой разлуки с Джейком я начала потихоньку его забывать (тем более что теперь я живу в другом городе, где ничто о нем не напоминает) и подошла к той черте, когда начинаешь ценить вещи, уже не связанные с бывшим мужем. Например, завтракать в ресторане, что Джейк ненавидел, а я обожала, или комкать страницы газеты, а не складывать их в стиле оригами, как нудно требовал от меня Джейк. Все это, конечно, пустяки, мелочи, но я начала их замечать.

А еще у меня есть Бен, который умеет смешить и любит вкусно поесть. И которому я нравлюсь.

И все же месяцы упорной работы и сотни потраченных на лечение долларов мгновенно испаряются из памяти, как только в трубке раздается голос Джейка.

Я договорилась встретиться с Ренатой и Майклом в новом бельгийском бистро в Трибеке под названием «Мельница Брюгге». Я прилетела в Нью-Йорк днем, и, поскольку до встречи в ресторане еще два часа, я оставляю сумки в номере отеля и еду в центр города, на Фултон-стрит.

Не знаю, чего я ожидала, но «Иль винайо» оказывается маленьким, неказистым с виду заведением, зажатым между супермаркетом и рестораном индийской кухни. По сравнению с изящно и стильно отделанной «Граппой» «Иль винайо» больше напоминает бедного, скромно одетого приемыша. Над самой обычной, стандартной входной дверью приколочена табличка с надписью «il vinaio» — именно так, с маленькой буквы. Очевидно, это должно создавать впечатление названия, написанного от руки мелким, аккуратным почерком. Я заглядываю внутрь. В зале уже полно народа. Когда из-за угла выворачивает группа усталых, раздраженных дневных трейдеров, я пристраиваюсь к ним и проникаю в ресторан. В конце концов, нужно все хорошенько изучить. Разве не за этим я сюда приехала? Да и Рут я обещала все как следует проверить.

Я надела темные очки и стараюсь не смотреть по сторонам; я думаю о том, что мне ужасно не хочется встретиться с Николь — которая вполне может находиться в зале — или с Джейком, который, вероятно, сейчас работает на кухне. Я обвожу взглядом зал, но их нигде не видно. Возле бара — сверкающей медью и стеклом роскошной версии типичной итальянской энотеки — освободилось два места, но я не могу себя заставить туда сесть.

Подняв воротник куртки, я начинаю пробираться к выходу. Не знаю почему, но мне казалось, что встреча с «Иль винайо» окажется более спокойной и не такой горькой, как с «Граппой». В конце концов, с этим заведением, которое, на мой вкус, выглядит каким-то уж слишком глянцевым, меня ничто не связывает. Впрочем, руки Джейка здесь вовсе не чувствуется. В животе внезапно что-то сжимается. С чего я решила, что вливаться в новую жизнь Джейка и Николь будет легко?

От порывов теплого ветра, ударивших в лицо, меня почему-то начинает тошнить. Я рада, что выбралась из ресторана незамеченной, однако радость тут же улетучивается, когда я вижу Джейка, который стоит на противоположной стороне улицы и закуривает сигарету.

Я отворачиваюсь и быстро ухожу, надеясь, что Джейк меня не заметил. Заворачивая за угол, я невольно оглядываюсь. Джейк стоит посреди тротуара, держа в руке незажженную сигарету, и смотрит прямо на меня так, словно увидел привидение, или мутанта, или какое-то невероятное явление природы, которое только что произошло у него на глазах и он не может в это поверить.

— Ну что ж, по крайней мере, cagna там не было, — говорит Рената, когда позднее мы встречаемся в ресторане.

«Канья» в переводе с итальянского означает «сука». Оказывается, у Ренаты свои причины ненавидеть Николь, которые она мне с готовностью перечисляет. Вскоре после того, как была открыта энотека, Николь полностью сменила поставщиков и отказалась от услуг Ренаты, заявив, что последняя партия дорогого оливкового масла оказалась прогорклой (чистейшая клевета). Когда Николь отказалась платить, Рената позвонила Джейку, с которым много лет вела бизнес и который когда-то называл ее своим другом. Джейк ей даже не перезвонил.

— Puttana! — вторит Майкл, поднимая бокат с бельгийским элем. Майкл начал изучать итальянский язык и дважды в неделю ходит в школу «Берлиц». Они с Ренатой решили съездить в Италию, чтобы познакомиться с семьей Ренаты, и Майкл не хочет ударить в грязь лицом, общаясь со своими новыми родственниками.

— Тебя этому научили на твоих дорогущих курсах? — по-итальянски спрашивает его Рената. Майкл молчит, и Рената бросает на меня страдальческий взгляд. — К тому же, — продолжает она, — эта девка вовсе не puttana. Puttana — это для нее слишком мягко.

Puttana в переводе с итальянского означает «шлюха», а в Италии к проституткам относятся более терпимо, чем в других странах. Веками их делали героинями классических опер и воспевали в поп-музыке. Помимо всего прочего, итальянским проституткам приписывают изобретение одного замечательного и весьма популярного соуса для пасты под названием «паста путтенеска» — острой и соленой приправы с каперсами и анчоусами. Основным достоинством этого соуса — помимо приятного вкуса — считается быстрота приготовления. В перерывах между клиентами, как вы понимаете.