Обнаженные чувства - Розмари Роджерс

Она чувствовала тепло, исходившее от его тела. Тихо вздохнув, Ева придвинулась к нему поближе и ощутила, как его рука обняла ее после того, как он повернулся на бок; ее спину согревало его дыхание. Она подумала, что, наверное, она и Брэнт чем-то похожи: и он, и она искали убежища, стараясь скрыться от прошлого. Он может быть очень добрым, она в этом уже убедилась. Может быть, это было так удивительно, потому что он всегда казался ей таким эгоистом и таким бессердечным человеком. Но, вероятно, он стал таким для того, чтобы как-то защитить себя: лучше нападать и причинять боль другому, чем стать жертвой самому. Ведь лучший способ защиты — это нападение…

Он снова вошел в нее. но на этот раз, будто бы почувствовав ее , настроение и полусонное состояние, он делал все медленно и очень нежно; в начале их первой брачной ночи он набросился на нее почти что яростно, словно заставляя ее войти в любовный экстаз.

Утром, представ перед матерью, Ева почувствовала, что залилась краской, совершенно неожиданно для себя.

Вся семья казалась какой-то притихшей в торжественном молчании, даже дети. Они позавтракали, и затем ее дядя отвез их в аэропорт. «Миссис Ньюком» — так все ее теперь называли. Даже молоденькая стюардесса, с завистью уставившаяся на ее обручальное кольцо и с неприкрытым желанием — на ее мужа. Она почти физически ощущала, как все вокруг думали: вот какая везучая женщина… А что на самом деле? Что она будет думать о своем браке через год? Отличная работа, не сбывшаяся карьера — будет ли она сожалеть об этом?

Ева с трудом заставила себя думать о настоящем. Им предложили утреннюю газету: на первой полосе красовались фотографии их свадебной церемонии. Когда она работала фотомоделью, она часто изображала невесту, поэтому она отлично вышла на снимках: сияющая, счастливая. Дэвид тоже, наверное, увидит газеты. Поверит ли он, что она действительно счастлива? Ее посетила затаенная мысль: жалеет ли он обо всем, что случилось? Но все уже слишком поздно, они уезжают из страны и не вернутся в Калифорнию, по меньшей мере, полгода, как заявил Брэнт. Они собирались лететь на остров в Индийском океане, за полмира от дома. Совсем мало туристов, прекрасные пляжи, дружелюбные местные жители, ласковое солнце. Шри-Ланка, бывший Цейлон. Это название звучало почти так же красиво и невинно, как и описание этого острова, сделанное для нее Брэнтом. Если ей понравится, они построят там дом и заживут в нем. И, Господи, пожалуйста, пусть оставят меня воспоминания о Дэвиде, пусть у меня не возникнет глупых, опасных мыслей о том, чтобы нам встретиться вновь, заполучить его назад, уже на новых, моих собственных условиях…

Дэвид узнал о свадьбе от Марти еще до того, как он увидел спецвыпуск новостей по телевидению и получил газеты с гигантскими фотографиями, с которых ему улыбались их счастливые лица. Он с негодованием думал о том, какое же садистское удовольствие испытывала Марти, которой повезло первой сообщить ему об этом.

Он, очевидно, совсем спятил, потому что вновь позвонил ей. На него особо не подействовало то деланное равнодушие и та механическая улыбка Евы, которыми она его одарила в аэропорте, поскольку он слишком хорошо знал ее. И вот теперь эта сопатая лесбиянская сука сообщает ему, что Ева выходит замуж за — кого бы вы думали? — Брэнта Ньюкома. Какого черта он в таком случае растрачивал на нее свои нервы, беспокоился за нее в ту ночь, испытывал еще к тому же перед ней чувство вины за то, что, вероятно, был неоправданно суров с ней, узнав, в какую ситуацию она попала.

Сначала Дэвид просто оцепенел, был просто не в состоянии поверить в это, однако потом его переполнил безграничный гнев. На нее, на себя — за то, что вовремя не смог раскусить, какая же она, в сущности, лживая дрянь.

Он не смог удержаться от того, чтобы выложить Глории в мельчайших подробностях то, что он думал по поводу Евы. Теперь Глория повадилась время от времени навещать его квартиру, когда он пребывал в соответствующем настроении. Хотя бы Глория честна с ним — по-своему, правда. Хорошо, хоть она не твердит о том, как его любит, — они оба абсолютно ясно понимали, что им было нужно друг от друга, и это составляло содержание отношений между ними.

— Да, она с самого начала была просто похотливой шлюхой, — в ярости орал он Глории. — Я, конечно, раскусил это, но она так и норовила запустить в меня свои когти, пришпилить меня, чтобы я не дернулся. Господи, как же она нудила о том, что с момента нашей встречи перестала быть обычной самкой. Она даже нагло притворялась, что ее очень волнуют судьбы моих младших сестер и брата. А потом, после того как она рассказала мне про этого ублюдка Ньюкома, про все, что он вытворял с ней на своей вечеринке, про всех мужиков, которые трахали ее после него, она идет с ним под венец! Я что-то не совсем улавливаю мотивов ее поступка, но для этой Евы, наверное, главное — натрахаться до обалдения.

— Но, Дэвид, дорогуша, к чему столько шуму? Ты же не хотел на ней жениться, ведь так? Я понимаю, между вами какое-то время было это, но, видимо, это дело для вас не так уж много значило, правда? То есть, я хочу сказать, ты же не мог обходиться без меня, пока она была твоей, понял? Ладно, пойдем в постельку, не становись брюзгой. Я просто ненавижу мужиков, которые начинают рассуждать о других бабах в моем присутствии. И, дорогуша, помнишь, я ведь люблю, когда ты совокупляешься со мной, будто бы ненавидя меня. Я просто с ума схожу от этого!

Глория, обнаженная, лежала на постели. Она призывно двинулась, приблизив свое соблазнительное тело к нему, а потом легла на живот. Обернувшись к нему, не обращая внимания на его негодующий взгляд, она бросила через плечо:

— О, мой милый, пока ты не лег, будь лапочкой, налей мне какой-нибудь выпивки, хорошо? Что-нибудь крепкое, да побольше, с кучей льда…

Ненавидя Глорию почти с такой же силой, как и Еву, проклиная себя за слабодушие, из-за которого он не может преодолеть соблазнительную притягательность тела Глории, Дэвид обрушился на нее, буквально расплющив ее на кровати.

— Ты, сука, да тебе ведь не выпивка нужна сейчас, ведь так? Ну-ка скажи, чего тебе надо?

— Господи, как я люблю, когда ты бесишься! Вот так, Дэвид, давай, трахай меня именно так, так… Выплескивай все свои невзгоды на меня, малыш. Твоя крошка Ева непременно приползет обратно к тебе, чтобы хоть раз получить это, приволочет к тому же миленькие трофейчики, которые заполучит от своего богатенького муженька, и… у, ух!

Он протаранил ее подрагивающие ягодицы, не обращая внимания на взвизгивания, гортанные выкрики и протесты, вызванные его безжалостной атакой. Он ведь сейчас был необузданным дикарем. Черт возьми, он-то знал, что она млеет от каждого мгновения их соития, ее сопротивление направлено лишь на то, чтобы еще больше его возбудить. Да уж, большинство баб — такие чертовские мазохистки. Им ведь нравится испытывать боль, они вымаливают это. И Ева тоже: рыдала перед ним, цеплялась за него, висла на нем со своей так называемой любовью.

Ну, по крайней мере, в Глории-то он уверен: эта непременно будет приходить к нему за новыми порциями, пока он будет расправляться с ней именно таким способом, как с похотливой сукой. С болезненным сладострастием он начал думать о Еве, о том, как они были вместе в постели, представляя, что она вновь рядом с ним, что он опять с ней обращается по-прежнему, заставляя умолять о новом совокуплении. И от этих мыслей он распалился настолько, что почувствовал приближение своей высшей точки сладострастия. Все равно, все равно она вернется к нему! Как здорово будет наставить рога Брэнту Ньюкому! Он и Еве отомстит, и ему. Клянусь святыми, он заставит ее поползать перед ним, прежде чем даст ей то, что она будет вымаливать у него. А пока в его распоряжении полно бабенок, которые только и ждут, чтобы их использовали по назначению.