На службе зла - Роберт Гэлбрейт

– При мне – нет, – твердо сказала Хейзел. – Я такие разговоры не поощряла, терпеть их не могла. В четырнадцатилетнем возрасте она попыталась завести об этом речь, но я высказала все, что думала. Она норовила привлечь к себе внимание, вот и все.

– У нее на ноге был застарелый шрам. Откуда?

– Она это отмочила сразу после маминой смерти. Мало мне забот было. Стянула ногу проволокой, чтобы нарушить кровообращение. – У нее на лице, как показалось Страйку, отразилась брезгливость, смешанная с гневом. – Когда мама с Малькольмом разбились, она тоже была в машине. На заднем сиденье. Мне пришлось ее к психологу записать. Он счел, что эта манипуляция с ногой – крик о помощи или что-то в таком духе. Скорбь. Комплекс выжившего… уже не помню. А она и говорит: нет, давно, мол, хочу от этой ноги избавиться. Ну не знаю… – Хейзел энергично затрясла головой.

– А еще с кем-нибудь она об этом заговаривала? С Рэем?

– Пыталась, да. Во всяком случае, он на ее счет не заблуждался. Когда он сюда переехал и мы стали жить все вместе, она ему таких небылиц наплела – к примеру, что папа у нее был разведчиком и ту аварию ему подстроили. Так что он ее знал как облупленную, но не сердился. Бывало, сменит тему, заговорит с ней о школе, еще о чем-нибудь… – Хейзел побагровела. – Я вам скажу, чего она добивалась! – вырвалось у нее. – Чтобы сидеть в инвалидной коляске, чтобы ее катали, как ребенка, чтобы баловали, чтобы внимание обращали. Ради этого все и делалось. Год с лишним назад я у нее дневник нашла. Видели бы вы, что она там понаписала, что напридумывала, нафантазировала. И смех и грех!

– Например? – спросил Страйк.

– Например, как ее с ампутированной ногой сажают в инвалидную коляску и подвозят к самой сцене на концерте One Direction, а потом музыканты окружают ее и носятся с ней как с писаной торбой, поскольку она инвалид, – на одном дыхании выпалила Хейзел. – Подумать только! Гадость какая. Инвалиды все бы отдали, чтобы только здоровыми стать. Я знаю, что говорю. Как-никак медсестрой работаю. Всякого насмотрелась. Ладно, – она бросила взгляд на ступни Страйка, – не мне вам рассказывать. Вы же не сами это над собой сотворили? – вдруг спросила она без обиняков. – Вы же не… не отрез… не того… не своими руками?

Не ради этого ли она позвала его к себе домой? – задумался Страйк. В смятении, подсознательно, пытаясь удержаться на поверхности моря, которое куда-то ее понесло, она хотела утвердиться в своей правоте: пусть у ее сестры ум зашел за разум, но люди так не поступают, во всяком случае в реальном мире, где подушки аккуратно стоят на уголках, а инвалидность наступает только по роковой случайности – когда рушатся стены или взрываются автомобили.

– Нет, – ответил он, – я подорвался на мине.

– Ну вот видите! – восторжествовала она, вновь заливаясь слезами. – Я бы ей и сама это сказала… да только она… она меня не спрашивала… а знай свое твердила… – Хейзел сглотнула ком в горле, – что нога эта ей мешает. Что не должно ее там быть, что нужно от нее избавиться… как будто это опухоль, что ли… Я и слушать не стала. Бред такой. Рэй говорит, он пытался ее образумить. Сказал, что она сама не понимает, чего добивается, что месяцами в больнице лежать, как он валялся с переломом позвоночника, – радости мало: под гипсом язвы образуются, в них инфекция попадает и все такое прочее. При этом он зла на нее не держал. Скажет ей, бывало: идем, поможешь мне в саду или как-то так, чтобы только ее отвлечь от дурных мыслей. В полиции нам сказали, что она по интернету связывалась с себе подобными. Мы знать не знали. Ей шестнадцать было, как тут пойдешь ноутбук ее проверять? Да откуда я знаю, что там искать.

– А меня она когда-нибудь упоминала? – спросил Страйк.

– Вот и полицейские тоже интересовались. Нет, не припоминаю, чтобы она о вас спрашивала, да и Рэй такого не помнит. Не в обиду будь сказано… дело Лулы Лэндри я хорошо запомнила, а ваше имя как-то упустила, да и вас бы в лицо не узнала. Если бы сестра про вас заговорила, я бы запомнила. Имя-то у вас непростое… не в обиду будь сказано.

– А компания у нее была? Она куда-нибудь ходила?

– Да нет, компании не было. Ее недолюбливали. Она ведь одноклассникам тоже врала, а кому такое понравится? Дразнили ее. Считали, что она не от мира сего. Нет, никуда она не ходила. А уж когда умудрялась встречаться с этим Найаллом – даже не представляю.

Страйк не удивлялся ее гневу. Келси стала незапланированным добавлением к их беспорочному семейству. А теперь Хейзел обречена до конца своих дней носить в себе вину и скорбь, ужас и жалость, потому что сестра ее так и не переросла те причуды, что развели их в разные стороны.

– Можно воспользоваться туалетом? – спросил Страйк.

Промокнув глаза, она кивнула:

– Прямо и вверх по лестнице.

Опорожняя пузырь, Страйк читал вставленную в рамку и подвешенную над сливным бачком почетную грамоту «За храбрость и особые заслуги», которой награждался боец противопожарной службы Рэй Уильямс. У Страйка возникло серьезное подозрение, что повесила ее здесь Хейзел, а не Рэй. В остальном туалетная комната не сулила ничего интересного. Все то же пристальное внимание к чистоте и аккуратности, наблюдавшееся в гостиной, распространилось и на аптечку, посредством которой Страйк узнал, что у Хейзел еще не прекратился цикл, что зубную пасту здесь покупают упаковками и что супруги (или по крайней мере один из них) страдают геморроем.

Из туалетной комнаты Страйк вышел бесшумно. Из-за закрытой двери раздавалось мерное сопение, указывающее на то, что Рэй спит. Сделав два шага вправо, Страйк оказался в чуланчике, где до недавних пор жила Келси.

Здесь все детали интерьера были подобраны по цвету: обои, пуховое одеяло, абажур, занавески – все сиреневое. Страйк чувствовал: в этой комнатушке порядок внедрили в хаос грубой силой; чтобы это понять, даже не нужно было видеть весь дом.

Большая пробковая настенная доска предохраняла стены от неприглядных булавочных отметин. Келси увешала доску фотографиями пятерки смазливых юнцов, которые, как догадался Страйк, и составляли группу One Direction. Их ноги и головы выходили за пределы доски. Особенно часто встречалось изображение одного блондина. Помимо фотографий участников One Direction, Келси навырезала щенков (главным образом породы ши-тцу) и произвольно выбранные слова и сокращения: «оккупай», «FOMO», «шедевральный», а также множество упоминаний Найалла, в том числе обрамленных сердечками. Этот небрежный коллаж совершенно не вписывался в общую картину порядка, где даже пуховое одеяло идеально ровно лежало на кровати, а сиреневый коврик – на полу.

На узкой книжной полке выделялось новое, похоже, издание «One Direction: вечно молодые. Официальная история нашего участия в конкурсе „Икс-фактор“». Основное место на полках занимали многотомная сага «Сумерки», шкатулка для украшений, скопление безделушек, в которое даже Хейзел не сумела внедрить симметрию, пластмассовый подносик с дешевой косметикой и пара мягких игрушек.

Делая ставку на то, что Хейзел слишком грузная и неслышно подняться по лестнице не сможет, Страйк быстро открыл выдвижные ящики. Разумеется, всё сколько-нибудь интересное уже забрала полиция: ноутбук, записки, бумажки с именами и номерами телефонов, любые дневниковые записи – если, конечно, она продолжала вести дневник после того, как Хейзел сунула туда нос. Остались только разрозненные вещи: пачка бумаги, примерно такой, на которой было написано присланное ему письмо, старая игровая приставка «Нинтендо», упаковка накладных ногтей, коробочка гватемальских кукол-утешительниц ручной работы и – в самом нижнем ящике прикроватной тумбочки, внутри пушистого пенала, – несколько твердых аптечных пластинок из фольги. Он вынул их все: капсулы горчично-желтого цвета носили название «аккутан». Одну пластинку он сунул в карман и, задвинув ящик, перешел к платяному шкафу, в котором царил беспорядок и слегка пахло затхлостью. Келси питала слабость к черному и розовому. Страйк быстро прощупал все складки, обшарил карманы, но ничего не нашел, пока не добрался до мешковатого платья, в кармане которого лежал смятый бумажный квадратик с номером 18: то ли лотерейный билет, то ли номерок из гардероба.